Однажды я прочел об одной интересной теории, Крис, «окнах Овертона». Используя несколько проверенных приемов, можно кардинально изменить отношение людей, назвать черное — белым, немыслимое — обыденным и даже модным, а убийство невинных людей — заботой о генофонде нации… Или вот этот навязанный подросткам дикий страх старости, телесной немощи. Они живут одним днем, а если слегка захандрил — есть план экстренной эвакуации. Прямо на небо. Самоубийство, которое во все времена считалось страшным грехом, сегодня преподносится как проявление мужества и тонкой, ранимой души. Стоит ли удивляться, что это стало повальной модой среди подростков? Настоящие, живые, думающие и чувствующие дети умирают, потому что не могут найти себя, свое место в этом новом мире, а на смену им приходят выращенные в пробирках биороботы с отредактированными генами. Это закат человеческой расы.
— Но кому все это нужно?
— Я не знаю, Крис. Но эта теория настолько засела в моей старой глупой голове, что теперь мне всюду мерещатся эти окна — проклятые черные окна Овертона.
Не знаю, сколько времени прошло — день, три или, может, неделя — но однажды Вагнер явился не один. Щурясь от яркого света, я разглядел за его плечом Бешеного Гуго и еще двух отморозков, которые избивали меня в душевой.
— Фу, как же тут все провоняло от этой кучи дерьма, — брезгливо сморщил нос он. Парни подхватили меня под руки и выволокли из карцера. Я так ослабел, что не мог сделать ни шагу. По крутой винтовой лестнице мы спустились в подземелье. Приятели Гуго ощупывали путь лучами фонариков. Меня швырнули на пол. Голова кружилась от голода: во рту было так сухо, что язык прилипал к небу. Вагнер смолил сигаретку, не сводя с меня глаз, а парни о чем-то перешептывались в сторонке. Время от времени раздавались взрывы хохота.
Затем раздалась быстрая, уверенная дробь дамских каблучков — и из темноты выступила старшая сестра. На лице — ни единой эмоции, все та же застывшая кукольная улыбка, тот же пристальный, чуть надменный взгляд, точно ты — жук в коллекции, высушенный и приколотый на булавку. Но чувствуется, что внутри, под этой фарфоровой маской — сжатая стальная пружина.
— Как он?
— А что с ним станется? — ухмыльнулся Вагнер. — Отоспался на год вперед.
— Ну, это уже вряд ли ему пригодится, — холодно бросила старшая сестра.
Бешеный Гуго и его костоправы снова загоготали, как гиены. Я поднялся, хотя колени предательски подкашивались.
— О, после пяти дней в карцере у тебя остались силы геройствовать? — усмехнулась мадам Фавр.
— Вы убили человека из-за игрушечного кораблика.