– Нет, бедняга умер своей смертью. Кстати, нам бы с тобой дожить до такого возраста – ему же было восемьдесят семь! Старик с причудами. Лет десять назад он поссорился со всеми родственниками, обвинив их в том, что они разбазаривают семейный капитал. Поскольку контрольный пакет акций завода «Металлист» был в его руках, то старик попросту присвоил себе все полномочия и перестал считаться с кем бы то ни было. Хватка, кстати, у него была жесткой – никто из семьи и пикнуть не мог, а недовольны стариком были все: начиная от бывшей жены, которой он дал развод чуть ли не полвека назад, и вплоть до внучатых племянников, очень рассчитывавших на деньги деда.
– Значит, – сделал вывод Беркович, – вся компания с нетерпением ждала, когда старик отдаст Богу душу. И кто-то мог, по идее, подсыпать…
– У тебя на уме только преступления, – поморщился инспектор. – Нет, Марк Фридман умер естественной смертью, это доказано. Или ты не веришь выводам Душинского?
Арнольд Душинский был лучшим патологоанатомом в «Ихилове», и сомневаться в его заключении мог только человек, никогда не слышавший этой фамилии.
– Верю, – сказал Беркович. – Тогда в чем проблема?
– В завещании, естественно, – хмыкнул Хутиэли. – Текст, который хранится у адвоката, утратил силу, хотя именно этим текстом были бы довольны все – каждый родственник получал, согласно завещанию, свою долю. Но… Когда старик умер, в секретере обнаружили написанную им записку, достаточно короткую, но предельно ясную. Фридман писал, что составил новое завещание. Текст он записал на магнитофонной ленте. Кассета «Сони», шестьдесят минут, надпись на этикетке «Мое завещание» сделана красным фломастером. Понимаешь ситуацию?
– М-да, – Беркович кивнул. – Если экспертиза подтверждает, что записка написана Фридманом собственноручно, а голос на кассете принадлежит именно миллионеру, то новое завещание имеет такую же юридическую силу, как если бы его заверили десять нотариусов.
– Совершенно верно.
– Кассету не нашли?
– Почему же? Нашли, конечно. Она лежала рядом с запиской. И надпись «Мое завещание» была сделана красным фломастером.
– Тогда в чем же проблема? – повторил свой вопрос Беркович.
– Фридман был большой шутник, – вздохнул Хутиэли. – Он и при жизни частенько доводил своих домочадцев до истерик своими причудами. На прошлый Песах он, к примеру, демонстративно положил в центре стола, за которым справляли седер, огромную буханку хлеба и время от времени отщипывал от нее кусочек. Все были в шоке, но никто не осмелился сделать старику замечание. Когда седер закончился – можешь себе представить, какое у всех было настроение, – старик со смехом разломал буханку: это был пластмассовый муляж, совершенно кошерный по причине полной несъедобности. Представляешь?