— Песни — нет, — ответил Дорон. — Слишком вязкая артикуляция. Разговоры зрителей — да. Могу показать.
Перемотали пленку и стали смотреть сначала. Две девушки обсуждали жену одного из певцов ансамбля — какая она вся показушная, и как портит бедняге жизнь… Парень из первого ряда орал непотребные слова, и хорошо, что прочитать их можно было только по губам…
Берковичу было понятно, что ничего они с Дороном не добьются, нужно придумать что-то, что могло бы сдвинуть расследование с мертвой точки. Разве что…
Беркович позвонил в Управление телерадиовещания и долго добивался, чтобы его соединили с режиссером, который работал на вчерашней трансляции.
— Из полиции, — сообщил он женщине, говорившей писклявым голосом. — Вчерашний концерт вы снимали не одной камерой, верно?
— Конечно, у нас было пять точек.
— Записывались все пять вариантов?
— Да, а какое это имеет значение?
— Мне нужны все записи, это можно устроить?
— Я не понимаю, какой смысл…
— Ведется расследование преступления. Мне прислать ордер или обойдемся без официальных бумаг? Если я буду вынужден предъявить ордер, то вам придется самой ехать к нам с материалом, вы понимаете…
— Хорошо, — сдалась женщина. — Я пришлю пленки с посыльным. Под вашу ответственность.
Пять кассет лежали на столе у Берковича полчаса спустя. Все это время Дорон сидел перед экраном и который раз просматривал одни и те же кадры. Похоже, он и не рад уже был тому, что ввязался в, как оказалось, безвыходную ситуацию.
Смотреть все пленки с начала до конца в режиме реального времени было безумием — это заняло бы по меньшей мере пятнадцать часов. Решили перемотать на повышенной скорости. В середине первого отделения Дорон неожиданно начал дико хохотать и, отвечая на недоуменный вопрос Берковича, напечатал:
— Смешно, они говорят так быстро, я половину понять не могу. Но этого негодяя не вижу.
Отсмеявшись, он продолжил просмотр и, когда оператор начал показывать второе отделение, дал знак остановить пленку. На лице Дорона появилось выражение крайнего изумления, он тыкал пальцем в зрителя, появившегося на экране, и мычал что-то нечленораздельное. Беркович мягко положил руку Дорона на клавиатуру компьютера, и тот, придя наконец в себя, напечатал:
— Этот мужчина говорит те же слова: «Подойдешь сзади, а я буду стрелять». Только время он не назвал, камера отъехала. Какая жалость!
— Давайте посмотрим остальные пленки, — предложил Беркович. Мысль, которая забрезжила в его мозгу, показалась нелепой, но и ситуация, на его взгляд, нуждалась именно в безумном решении.
Возбуждение Дорона нарастало по мере просмотра. Все пленки показывали в начале второго отделения одно и то же: четверо разных людей примерно в одно и то же время говорили с экрана фразу о том, что нужно подойти сзади и стрелять. Двое назвали время: послезавтра в восемь вечера. О месте, где должно было произойти убийство, никто не упоминал.