— Уважаемый, — обратился Беркович к Дорону, — вам не кажется, что в лицах этих четверых есть нечто общее? Они и одеты не совсем так, как одевается молодой израильтянин, идущий на концерт рок-группы.
— Вы правы, — отстучал Дорон. — Все четверо светлые. Ашкеназы. Выходцы из Германии, скорее всего.
— Ашкеназы? Почему не предположить, что просто немцы?
Похоже, такая мысль Дорону в голову не приходила. Он на минуту задумался, потом пожал плечами — что ж, может, и немцы, какая, собственно, разница?
Подняв трубку, Беркович уже звонил Соломону Белинскому, своему давнему приятелю, занимавшемуся туристическим бизнесом.
— Я не очень поздно? — спросил Беркович. — Сол, такое дело. Как я могу узнать, сколько немецких групп находится сейчас в стране, и какая из них посетила вчера концерт в парке Яркон?
— Расследуешь таинственное преступление? — хохотнул приятель, но сразу перешел на серьезный тон. — Это я тебе и сам могу сказать. Вчера на концерте были ребята из Бремена, студенты колледжа, они здесь на каникулах. Не моя группа, но я знаю гида. Дать номер?
— Давай, — без энтузиазма согласился Беркович. Искать в полночь неизвестного ему гида сержант не собирался. Пожалуй, в этой истории нужно было ставить точку.
— Вы знаете немецкий? — спросил он у Дорона и, заглядывая через его плечо на экран компьютера, подождал ответа.
— Нет, — появился текст, — а что? Почему немецкий?
— А потому, — отстучал Беркович, — что эти ребята — немцы, и говорили они на немецком, а не на иврите.
Дорон повернул к сержанту удивленное лицо. Он еще не вполне понял.
— Вы читали по губам и думали, что читаете на иврите. Но это был немецкий, вы неверно поняли артикуляцию. Похоже на ивритский текст, а на самом деле…
Действительно, что они там орали на самом деле? Наверняка, не про убийство, о котором не помышляли. А о чем? Сейчас, когда дело приняло несколько иной оборот, уже не было смысла соблюдать секретность — почему не обратиться в клуб глухонемых и попросить прислать человека, читающего по губам немецкий текст?
Но только не в первом часу ночи…
Дорон, удрученный тем, что по собственной глупости отнял столько времени у занятых людей, ушел, несколько раз пожав Берковичу руку. А сержант позвонил Наташе и, не дожидаясь, когда она обрушит на него град упреков, рассказал, чем занимался весь этот длинный вечер.
— Повтори-ка, — потребовала Наташа, и Беркович дважды повторил уже въевшиеся в память слова о предстоявшем убийстве.
— Ох, — сказала Наташа. — Если бы ты мне больше доверял, то давно был бы дома. Они пели немецкую студенческую песню. У нее такой же ритм, как у той рок-композиции, что играли на сцене.