-- Самое дорогое,-- говорит она,-- мне в этом чувстве, что оно есть продолжение любви к Олегу.
-- Но разве ты не знаешь страсть?
-- Знаю... Но ведь и ты тоже знаешь, что все это перешло в любовь! Конечно, я делаю только вид, как будто и я женщина, и жена, и хозяйка, и я одеваюсь как все и веду себя как все. Но это все для показа. Ты спросишь -можно ли на этом основаться двум? Не знаю, как другие, но у нас с тобой сейчас это выходит. И это основание -- есть страсть бесстрастная.
-- Поэзия? -- спросил я.
Назови, как хочешь,-- ответила она,-- только это больше поэзии. Давай не будем искать для этого слов -- будем просто любить!
Прохладный ветреный день. В бору Л. работала, я дремал у нее на коленях. Вот жизнь!
Я открыл глаза и заметил: она изменилась в лице, стала отсутствовать. Как я ни пытал ее, ничего не добился. Уверяет в любви, ссылается на то, что ей слишком хорошо: много ест, много спит... После обеда прочитала страничку из любимой книги и вдруг выправилась.
Много сегодня говорили об удивлении (то, что я называю "первым глазом"). Удивленным и очарованным прохожу я свой путь. И вот она, дорога, по которой мы теперь идем вдвоем. Дорога загибает в лес, и там теряется, и опять показывается, засыпанная прошлогодней листвой, и опять мы идем и не знаем, куда она выведет нас.
Боже мой, какая чудесная долина открылась нам, и, окутанная ольхой, в долине бежала змейкой наша речка Нищенка! Вскоре мы пришли к зарослям сосен с побегами, похожими на канделябры; и в тех зарослях нашли новые заросли, среди которых была беседка из акации и сирени. Бог знает, как давно ее сделали люди и как давно она забытая зарастает.
В тесноте зарослей сирень везде отцветала, а здесь только что распустилась. Среди беседки лежал единственный уцелевший столбик, когда-то был он ножкой скамейки. Кто сидел тут на этой скамейке? Сирень всей своей ароматной силой старалась нам напомнить, но, сколько мы ни нюхали, вспомнить ничего не могли.
- Возможно,-- сказала Л.,-- люди были плохие, возможно, и хорошие, но все равно, если плохие -- то, наверно, среди них были и хорошие. И кто-нибудь с хорошими мыслями приходил на эту скамеечку. И вот -- их никого уже нет. Как это может быть?
- Тебе приходит в голову,-- сказала она снова,-- что земля -- это мы, или, вернее, в значительной мере -- это мы? А люди смотрят на нее и не видят: земля и земля!
-- Непременно мы,-- ответил я.-- Но ведь и все животные и все растения -- это тоже мы.
Может быть, и звезды? -- спросила она, но я ничего не мог ей ответить.