Когда ее душа приходит ко мне со всей ощутительностью, то это становится больше природы, и звезды детства над нами, и аромат земли, и росы, и туманов внизу. Вот она и хочет мне доказать, что то все хорошо, но то -- все детское (художество), игра священная, это же -- небо и Бог!
Читаю "Мой дом" 34 и ясно вижу, что именно я-то и посвятил свое писание делу преображения и оправдания плоти и всей вообще твари земной. Странно, как Л. сразу этого не поняла и так долго учила меня тому самому, о чем я всю жизнь твердил так выразительно. И ее война за "мысль" в любви, за оправдание нижней любви мыслью ("поднимать любовь") -- разве я-то не делал это всю жизнь свою, подходя с такой страстной мыслью к "тварям" в природе и "воскрешая" их для людей?
Она говорила своему другу, что я пришел к ней с оправданием ее прошлого, пришел к ней и все понял, и она пошла за мной в оправдание.
Р. В., закончив мой архив, поставил интересный вопрос: почему у меня нет переписки с писателями? Я думаю, это объясняется моим нравственным одиночеством, моей стыдливостью к постороннему глазу, условиями моего дикого быта (много еще чего-то -- к этому надо вернуться).
Между прочим, все препятствия к сближению с обществом после сближения с Л. рушились, и только теперь я стал таким, как все. Л. непосредственно, прямо даже и заставила меня написать хорошим людям (Зое 35, Коноплянцеву) и восстанавливать с ними душевную связь. Одним словом, только с ней я перестал быть отщепенцем и почувствовал себя в обществе (мои рассказ "Художник").
В Москве было, она спала под простыней, я же не спал и смотрел, как от ее дыхания колышется простыня, и от этого было во мне, что ведь это же живой человек, и возле меня человек, и мой человек, продолжение меня!
Другой же раз было при возвращении на пути в Тяжино, она впереди меня шла, несла тяжесть в левой руке, и от этого правое бедро выставилось, округлилось. Тут я подумал, что и я несу тяжесть, и она несет, и мы вместе несем что-то друг для друга, и каждый для друга, как для себя".
Нашла в его раннем дневнике 1905--1912 года: "29 августа. Петербург. Ночь в пустой квартире пыльной. Ночью является желание встречи в одиночестве и тишине ночной, целомудренные объятья с милым единственным по-настоящему близким и несуществующим существом. Встретились где-то на улице, оглянулись, узнали до конца, до последнего, когда возьмешь за руку и рука как своя собственная и говори, что хочешь, все будет верно, каждое слово будет настоящее".
"Мне вспомнилось, как мы последний раз с ней купались в Нищенке, сели друг возле друга и я сказал: