17 марта. Чувство такое, словно с тебя живого сдирают шкуру. Зашел к Е. П., разговорились, и оказалось, что она согласна теперь на мою жизнь с В.
-- Прощай,-- сказала она.
-- Здравствуй! -- ответил я. И мы крепко поцеловались.
Однако к вечеру выяснилось, что и Аксюша имеет претензии на комнату, и Павловна, и Петя, и нам с В. надо идти вон,-- что я гол, как сокол.
18 марта. Ночь опять мало спал. Но утром почему-то встал с мирным настроением, хорошо поговорил с Аксюшей и с Павловной и почувствовал, что если в этом тоне действовать, то все можно устроить по-хорошему. В 12 встретился с В. в Третьяковке, и пошли обедать в ресторан. Историю вчерашней борьбы я ей передал, как было: то есть что я, услышав из уст Левы угрозу ей, бросился на колени умолять Е. П. о прощении, чтоб отпустила меня. Вся история потрясла ее.
Весна приостановилась -- 10В. Е. П. утром встретилась в коридоре и, увидев меня, зарыдала, и долго мы с Аксюшей не могли ее унять. От жалости В. закрывается туманом, и ее чувствуешь вроде как бы категорический императив: "Надо!" -- и больше ничего.
Жалость
Вчера она сказала:
-- Если мне придется от вас уйти, то я вернусь к мужу, для себя жизнь кончится, а он будет счастлив.
-- Какое же может быть ему счастье? -- подивился я.
-- Он иногда говорил: "Мне хорошо, плохо только, что тебе не так, как мне..." А вы куда, если мы расстанемся?
-- Не знаю,-- ответил я,-- занимался охотой, потом автомобилем... Наверно, займусь самолетом!
-- Вот вы где-то написали,-- сказала она,-- как страдает глухарь в своей любовной песне, и потом сказали, что все животные переживают любовь как страданье; только человек сделал из любви себе удовольствие. Теперь по себе можно понять, какое это "удовольствие".
-- Не все же,-- ответил я,-- не одни муки, есть и сладость.
-- Мало у нас сладости было,-- сказала она.
В сущности, она, все она платит и по моим долгам!
-- Так вот,-- сказала она,-- если мы решили жить вместе...
Я глаза вытаращил:
-- Да разве вы не решились?
-- Нет, у меня решено, я же сказала вам, что у меня решено и все кончено.
Значит, обмолвилась...
Без сомнения, она мучается, колеблется, страдает, и в то же время однажды что-то поняла (что можно перейти через долги), и это стало у нее категорическим императивом.
Ее письмо в эти дни:
"Простите меня, что я Вам, измученному, говорю о себе. Но кому же мне пожаловаться, как не Вам, когда мне больно? Я еще никогда такой боли с Вами не испытывала, как после сегодняшнего нашего расставания, и единственное облегчение -- беседа с Вами. Надо еще пережить длинную ночь и еще полдня, пока мы снова будем вместе. Я нашла несколько мыслей, на которых попробую утвердиться. Им, а может быть, и Вам это кажется сомнительным, но я люблю Вас, и сегодня больше, чем вчера, потому что еще больше Вас узнала. И так я, может быть, буду любить Вас все больше и больше и все больше буду мучиться.