Канашов и Коломыченко сидели на наблюдательном пункте в напряженном ожидании. Уже прошли все установленные сроки, но никаких признаков выхода группы к высоте не было. Тоскливо завывала метель. Но вот донеслись частые минометные взрывы на высоте.
— Наши! — схватил комдив за руку Коломыченко. — Значит, началось. Давай подтягивай штурмовые группы. Я сейчас скомандую дивизионной артиллерии.
И вот мутно-белую, крутящуюся кутерьму метели пересилил гром артиллерийского удара, и красноватые отсветы заплясали на высоте.
— Подымай в атаку, Коломыченко, пока немец в себя не пришел…
Вряд ли кто-либо смог описать, как происходил этот ночной бой за безыменную высоту. Все планы были нарушены. Четыре штурмовые группы немцы отбросили шквальным огнем. Пятая группа просочилась вместе с пулеметчиками, что были в тылу, и нанесла удар, который оказался решающим. И как ни странно, потери, понесенные в этом ночном бою, были очень невелики, да и то преимущественно ранеными, и бойцам даже не верилось, что они захватили высоту.
Немцы, обозленные неудачей, обрушили на высоту огонь артиллерии и минометов. Дважды они переходили в контратаки. Но все их попытки не достигали цели. С каждым часом бойцы все глубже и глубже зарывались в землю. Шли последние часы первого года войны. И уже многие, кому позволяли условия встретить новый, 1942 год, собирались в кругу товарищей и друзей.
Торопился на встречу Нового года и Канашов, приглашенный Аленцовой. Но только он сел в машину, как противник начал обстрел полковых позиций шквальным огнем. Несколько снарядов и мин разорвалось неподалеку. Канашов упал. Адъютант склонился над ним, осветил карманным фонариком.
— Убит! — вскрикнул Ракитянский в отчаянии.
Он увидел, что кровь с левой половины лба растекалась черными бороздами по лицу.
— Носилки! Полкового врача ко мне! — крикнул осипшим голосом подполковник Коломыченко.
Канашова внесли в землянку. Руки его бессильно свешивались с носилок.
Пришел военврач третьего ранга, быстро осмотрел раненого и отдал короткие приказания санитарам.
— Товарищ военврач, может, лучше отправить его в дивизию? — спросил Ракитянский.
Врач, хмурясь, сердито глянул на адъютанта.
— Разрешите, я сообщу комиссару? Где у вас телефон, — попросил Ракитянский.
Канашов приподнял голову.
— Где я? Ничего не вижу, будто клеем плеснули в глаза.
— Лежите, лежите, — приказал врач, — сейчас вы будете видеть. Ваше счастье, полковник, силу осколок потерял и ударил по касательной. — В правой руке он держал извлеченный из головы зазубренный осколок. — Тампоны. Дайте сюда скобки и шприц, — слышны были краткие распоряжения врача. — Промойте борной. Вот так, так, — приговаривал он. — Повязку. Через месяц, товарищ полковник, вы забудете об этих неприятностях, если не повреждена кость. Голова болит?