Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река (Гончаренко) - страница 80

— Шумит немножко.

— Еще бы не шумело… Вас же с ног сбило. — Врач подбросил на ладони продолговатый ершистый осколок.

Ракитянский взял его, завязал в уголок носового платка, сунул в карман.

Вошел радист. На лице — радость. Он включил приемник и поднял кверху палец. Все насторожились.

«От Советского Информбюро… Сегодня войска Закавказского фронта и Черноморского флота освободили города Феодосию и Керчь…».

Лица всех оттаивали, теплели, в глазах светилась радость.

— Нам, товарищи, никак нельзя торопиться умирать, — сказал комдив. — Еще поганые фашисты нашу землю топчут… Давай, старшина, поедем в Поземково.

— А как же рана?…

— Ничего, пройдет.

Комдив поздравил всех с наступающим годом, попрощался и уехал.

В полях бушевала метель. Машина шла на предельной скорости, но как ни спешили — к двенадцати часам не поспевали. И когда подъезжали уже к Поземково, Канашов вдруг приказал:

— Давай разворачивайся, старшина, домой…

Ракитянский удивленно поглядел на Канашова, но сразу же повернул машину назад. «Почему же, когда были уже у самой деревни, вдруг заспешил домой? Может, сильно рана разболелась?»

2

Канашов долго не мог уснуть в эту ночь: болела рана на лбу, болела голова. Ракитянский сидел возле него, дремал и тотчас вскакивал от малейшего шороха.

Канашов часто вставал и ходил по комнате. В окно сыпало колючим снегом. Взгляд его вдруг остановился на книге, лежащей на подоконнике. Это был небольшой томик стихов Блока в коричневом, замшевом переплете. «Его забыла Нина, — подумал он. — Она любит стихи. Хорошо, если бы она сейчас пришла…» Он взял книгу, погладил по бархатистой коже, и ему показалось, что мягкий переплет сохранил тепло Нининых рук. И от этой мысли стало легче и радостней на душе. «А если она обидится, что я не сдержал слова и не пришел встречать с ней Новый год? Да, я хотел бы его встретить, как и все. Чем я хуже других? Но сейчас я не имею права это делать. Мне доверены жизни десяти тысяч воинов, а за нашей обороной сотни тысяч советских людей. Они нам верят. И я должен быть выше своих личных желаний — это мой долг перед Родиной…»

Опять усилилась головная боль. Канашов лег, отвернулся от Ракитянского, стараясь ничем не показать свою слабость.

— Может, вам воды, товарищ полковник? — робко спрашивал Ракитянский. — Или врача вызвать?

Но на все заботливые вопросы он получал один неизменный ответ: «Ничего не надо», — и со вздохом сожаления опять садился неподалеку от Канашова.

— Ну чего ты мучаешь себя, старшина? Ложись и спи. Надо будет — разбужу, — сказал Канашов.

— Вы же знаете, товарищ полковник: залягу — так намертво, хоть стреляй.