— Где умному горе, там дураку веселье, — проворчал Еж.
— Ну ты вот умный и знаток по женским делам. Расскажи нам, Ефим, как ты свадьбу справлял, — подмигнул Куралесин, потирая руки.
Вошел молоденький безусый боец.
— А ты иди, иди, с поста меняй. Тоби еще рано о свадьбе думать. Тоже мени жених найшовсь, — махнул рукой Павленко.
— Значит, о свадьбе, братки? — вопросительно поглядывал на товарищей Еж, закладывая табак в правую ноздрю. — Апчхи, апчхи, будем живы, не помрем.
— О свадьбе давай рассказывай, — сказал Мухетдинов.
— Так вот, говорю я, с женитьбой нельзя торопиться. Иного спроси, как он женился, так и не вспомнит. А почему? Да потому, что такое важное в жизни событие за обыденный случай у него сошло. Не было в той любви такого, чтобы она душу ему всколыхнула до дна. Не по хорошу мил, а по милу хорош.
Вот, помню, родной брат отца, мой дядя, трудно женился. Чтобы ударить метко, нужна разведка. Сколько мы деревень объездили в поисках невесты — счету нет!
— А что в вашей деревне девок хороших не было? — спросил Куранов.
— Были… Да, знаешь, как: «Ближняя — ворона, а дальняя — соколена». Поедем этак верст за десять. Батька мой с братцем где-либо поблизости замаскируются, а мне — задание: «Узнай, что да как. Дома ли хозяин и хозяйка? Что делает невеста? Какое у нее настроение…» И чтобы вам известно было: раньше-то и жениться в деревне не принято было когда не попадя. Только осенью поздней и зимой разрешалось, в мясоед. Иначе батюшка и венчать не станет.
— А что это такое — мясоед? — спрашивает Кленкин.
— Дни такие, когда мясо разрешали попы кушать, после поста.
— После какого поста?
— Понятно, не после караульного. Такие дни отводились, когда церковь запрещала мясо и все скоромное есть.
— Да, порядочки булы, мени моя бабка рассказывала, — подтвердил Павленко, скручивая цигарку.
— Ну, вот я отправляюсь в разведку, — продолжал Еж, — а батька с дядькой на морозе танцуют. А при большом морозе — они одну минуту за десять принимают. Пока я туда-сюда да вернусь обратно, а они синие, как вареные пупы куриные. Набросятся: «Где пропадал, такой-сякой сын?» Ну и подзатыльников наберешь. Тебя же излупцуют, и ты им все выкладывай, что разведал. Стою плачу, как святой Ироним-великомученик, и отвечаю, глотая слезы. А они меня секут вопросами, как кнутом: «Как молодая сказала? Да что ты ответил? Да как хозяйка? А что хозяин?» У меня голову, как на карусели, кружит от их вопросов. Не все я еще мог правильно понять своим детским умишком. Собьют с толку — я и давай врать, чтобы от них поскорей отвязаться. Но они-то понимают, что к чему. Глядишь, словят на вранье и еще тумаков добавят.