– Иисус, – вдруг непроизвольно прошептала она. – Помоги мне! – Быстро опустив голову, она замерла, словно прислушиваясь. Потом, неожиданно возвысив голос, расколовший тишину ночи наподобие метеора, что прорезает небесный свод, громко воззвала: – Иисус! Иисус! Помоги мне! Я пришла сюда из любви к Тебе.
Она ждала. Взгляд у нее был отсутствующим, в глазах появился безумный блеск. Ответа от нависших небес не последовало.
Люси беспокойно зашевелилась, подвигала замерзшими ногами. Ей почудилось или она в самом деле почувствовала на лбу чье-то влажное прикосновение?.. Это вернулся страх и охватил ее с новой силой. Она медленно, неуверенно двинулась прочь от деревьев. Вдруг луна зашла за облако, и весь сад моментально утонул во мраке. Люси бессознательно ускорила шаги, стремясь вырваться из кромешной темноты. Всем телом наклоняясь вперед, она шла наугад, безвольно свесив руки. В висках стучала кровь. Люси с изумлением спрашивала себя: почему Иисус не помогает ей? Минуту назад она умоляла Его о помощи. Хотя бы знак! И вот ее погрузили во тьму. Это и был ответ. Не пребывал ли Он сам однажды в саду, называемом Гефсиманским, взывая о помощи? Но страдания не миновали Его. Как и ее. На нее вдруг навалилась страшная тяжесть. Казалось, душа ее, будто застигнутый ураганом корабль под порывами леденящего ветра, то погружается в пучину, то вновь выныривает на свет. Неужели Христос, как и она, страдал напрасно?
Зачем она здесь? Эта тьма – не сад, а вселенная, через которую приходится пробираться вслепую. Ее любовь к мужу, к сыну, к Иисусу – одна и та же любовь, и она бессмысленно повторяется. Люси задрожала. Порывистая нежность к младенцу Спасителю – та же нежность, переполнявшая ее, когда у нее на руках лежал маленький сын. Улыбка младенца Иисуса была улыбкой ее ребенка, любовь к одному заключала в себе любовь к обоим. А Фрэнк! Она вновь увидела эти бледные восковые руки, сложенные на груди покойника, и неуловимое, таинственное выражение его лица. Но то было не его лицо. То было лицо Христа. И тело было обмякшим телом Христа, которое праведницы сняли с креста и положили в гробницу. То же самое слабое, бескровное человеческое тело.
С ее губ сорвался низкий невнятный вопль. И мысли ее тоже были невнятными, кружащимися в вихре неопределенности и сомнений. Но в этом невыразимом хаосе эти три любви безумно соединились, таинственным образом превратившись в триединство. И оно возникло из нее! Ее женское тело было источником всякой любви – любви, берущей начало из земли, откуда все происходит и куда все должно вернуться, вновь обратившись в прах.