Она крепко прижала ладони к глазам и громко зарыдала. Потом, вся дрожа, ускорила шаг, как жертва, преследуемая невидимыми гончими. Неужели она пришла в это место, чтобы потерять веру? Это невозможно! Она исступленно сопротивлялась этой мысли. Иисус умер, чтобы спасти ее. Он зажег в ней огонь своей любви – любви пылающего сердца. Языки пламени, пляшущие вокруг дарохранительницы, – пусть это видение экзальтированной души! Но остается факт, что Иисус – младенец Иисус, так сказала старая Адриана, до чего же приятно думать о ней, – входил духом и телом в суть причастия. Эта облатка была божеством – не хлебом, а Богом. Могла ли она, Люси, поклоняться хлебу, распростершись подобно язычнице перед лепешкой? Это был Иисус, ее сладчайший Иисус, Которого она впитывала всем своим любящим существом, когда, преклонив колени у алтаря, чувствовала, как на языке у нее тает облатка. Неужели она отвергнет своего доброго, горячо любимого Господа? Он оказался здесь благодаря чуду. Это чудо Божественной любви к ней. Однако в чем оно состояло? Это было слово – связанные вместе буквы алфавита. Но существуют ли другие алфавиты и другие буквы, другие вероисповедания, другие чудеса, другие боги и во всей этой огромной бесконечной вселенной другие миры, кружащиеся в пространстве, где иные существа простираются перед символами своей веры, предавая полному забвению имя Христа?
Что, ради всего святого, на нее нашло? Наверное, она сходит с ума? Застонав, Люси в исступлении упала на колени.
– Иисус! Иисус! – прокричала она. – Твой благородный лоб пронзен шипами, Твое прекрасное лицо истекает потом и кровью. Я люблю Тебя! Я люблю Тебя! Спаси меня от неверия.
Неистово колотя себя в грудь, она подняла голову. Никакого знака в бессловесных небесах, который указал бы на то, услышан ее голос или навсегда потерян в бесконечности. Значит, она тоже потерялась? Отчаявшаяся, покинутая. Ее фигура безвольно поникла, в глазах зажегся огонь безумия.
Ее вера – бессмыслица, нелепая болтовня. Бога не существует! Христос был человеком. Никогда не было и не может быть никаких чудес. Святой Бенедикт с его чудотворным мешком – всего лишь глупые сказки.
Этот монастырь, каждая дверь которого открывается ключом, – не что иное, как сумасшедший дом. Тот ключ! Теперь она вспомнила! Ключ в Блэндфорде. Насельницы монастыря с их пустыми глазами и ребяческой смешливостью были сродни безумной мисс Хокинг с ее блуждающим взглядом и бессмысленным лицом.
Значит, все напрасно. Газета, разорванная в клочья, – трагический образчик тщеты! Люси поежилась. Как издалека, она услышала удары колокола, непривычные и настойчивые, возвещающие не покой, а тревогу. Колокол это или просто звон в ушах? Доносится ли этот звук из той психушки, с ее колоколом и ключом, где так бесполезно протекала ее жизнь, управляемая жестом одной женщины и кивком другой? Звуки росли и ширились, заполняя собой ночь. Потом из темноты возникли точки неяркого света, колеблющиеся и ускользающие, будто далекие блуждающие огоньки. Люси смотрела на них как зачарованная, затем поднялась на ноги. Огоньки стекались к ней, раскачиваясь, подобно колокольчикам, в такт ударам дальних колоколов. О ужас! Она покинула Бога, отвергла Его! Неужели ее осаждают демоны, которые явились терзать свою жертву? Пересохшее горло сжалось, и в нем застрял слабый крик.