Других детей в семье не было, и все внимание родителей сосредоточивалось на нем. Отец, сам достигший немногого, каждый свободный час отдавал обучению сына. Когда в пятнадцать лет Эйнштейна приняли в Кембридж, казалось, весь мир был у его ног, больше прежнего вдохновляя отца жить ради сына. Он не давал родителям повода для беспокойства, не выказывал чувств, которые росли в нем, хотя мать, испытывая порой дурные предчувствия, пыталась урезонить мужа. Но как заставишь человека угомониться, если в жизни у него была одна-единственная радость — гадать о том, станет ли его сын нобелевским лауреатом или же членом кабинета министров? Она, как могла, старалась разрядить обстановку, заводила разговоры на другие темы, предлагала Джейкобу приглашать домой своих друзей. Ее муж даже и мысли не допускал, что Джейкобу хочется праздно проводить время в компании этих инфантильных недоумков, когда впереди еще непочатый край работы. Впрочем, все было весьма проблематично. Парень слишком долго жил отщепенцем, чтобы завязать нормальную дружбу.
Именно в Кембридже произошел срыв. Растерянный, одинокий, вдали от сурового отцовского надзора, Эйнштейн уже в середине первого семестра забросил учебу. Кое-кто из студентов ради собственной забавы угощал его спиртным, легкими наркотиками и сигаретами. К концу первого курса все рухнуло. Терпение преподавателей иссякло, репетиторы тоже толку не добились. И прежде чем вынести окончательное решение, колледж направил письмо его родителям.
Отец Эйнштейна был в затруднении: кто виноват — преподаватели или сам студент? Вправду ли Джейкоб занимался из рук вон плохо, или они тут все по глупости не распознали его талант? Он поехал в Кембридж, чтобы допросить обе стороны. Отметки о посещаемости убедили его в ужасной правде. Сын получил нахлобучку и парочку затрещин, после чего обещал взяться за ум. Он тогда готов был обещать что угодно, лишь бы отец отвязался, но вообще-то даже не собирался открывать учебники по математике. Три недели спустя его отчислили, но домой он не вернулся, больше года маялся на лондонских улицах.
Так он жил до двадцати лет. Пособия по безработице хватало, чтобы платить за жалкую комнатушку в Килборне. К тому времени он снова наладил отношения с матерью и при желании всегда мог спокойно заглянуть домой в дневное время на часок-другой. Конечно, тайком от отца. И уходить Эйнштейн должен был задолго до того, как этот навечно разочарованный человек возвращался из своей сортировочной конторы.
Именно по настоянию матери Эйнштейн решил получить диплом учителя и вскоре после двадцатилетия поступил в местный колледж. Большинство из сокурсников относились к нему по-хорошему, хотя и не приглашали ни в паб, ни на вечеринки. Учеба давалась ему легко, и даже практика в традиционной товарищеской атмосфере школы в Кингз-Линн прошла успешно. Дети немного поддразнивали его, но инстинкт послушания укоренился слишком глубоко и не давал им выйти из-под контроля. Эйнштейн даже приобрел некоторую уверенность в себе, а когда дети скинулись и на прощание купили ему забавный подарок, он едва не прослезился.