Черные такси (Макларен) - страница 15

Он прошел по дорожке «в елку», выложенной в прошлом году, и повернул ключ в двери. Он почти ожидал, что Джин сразу выбежит в переднюю проверить, кто там, но, похоже, она его не услышала. И неудивительно — музыка-то в комнате вон как грохочет. Какого черта она там делает?

Заинтригованный, он распахнул дверь и глянул внутрь. Джин стояла к нему спиной, в гимнастическом трико, и отчаянно размахивала руками. Выставила вперед левую ногу, потом правую, покрутила бедрами. Лен посмотрел мимо нее на источник шума — телевизор. Запись занятий по аэробике, все женщины раза в два моложе Джин и раза в два тоньше. Неуклюжие движения Джин не имели ничего общего с их пируэтами.

Лен стоял, затаив дыхание и широко улыбаясь. Наконец Джин что-то почувствовала и обернулась.

Трудно сказать, кто пережил большее потрясение. У Джин, понятно, едва не случился сердечный приступ, но и Лена чуть не хватил кондрашка при виде ее физиономии. Он первый обрел дар речи и поднял руки вверх, сдаваясь.

— Добро пожаловать на планету Земля.

— Боже мой, Лен, ты меня до смерти напугал. Зачем подглядываешь?

— А ты зачем этак выдрючиваешься, и что это за гадость у тебя на лице?

— Это не гадость, а баклажанное масло. Помогает от морщин. Мама подарила мне на день рождения, его и кассету с записью. Я думала, смогу позаниматься спокойно, в тишине. Никак не ожидала, что ты заявишься в такую рань. Кстати, почему? Надеюсь, ты не болен? — Джин достала салфетку и принялась очищать лицо.

— Терри попал в переделку в «Орле».

— В какую переделку?

— Знаю только, что ему нужны штаны. Я обещал привезти мои.

— Они, пожалуй, подпортят Терри внешний вид. Не представляю себе, чтобы он подцепил девчонку в твоих старых вонючих штанах.

— Премного благодарен. Ну, я пошел. Как Поппи?

— Сегодня не так плохо. Думаю, уже спит. Бедняжка, конечно, не говорит, но очень волнуется, что скажет доктор на следующей неделе.

— Не только она.

Именно Рут вернула Эйнштейна в синагогу, и теперь они ходили туда каждую субботу. Воспитывался он в строгости, прошел обряд бар-мицва[1] и прочее, но когда взбунтовался против всего остального, то не было смысла делать исключение для религии.

С отцом он уже никогда больше не общался, даже после смерти матери. Отец просто не сумел преодолеть разочарование и ощущение предательства — после всего, что Эйнштейн натворил.

На свою беду, Эйнштейн был невероятно умен. К четырем годам он читал газеты, а к десяти щелкал кроссворды в «Таймсе». В тринадцать он начал с легкостью преодолевать продвинутые уровни и освоил целых восемнадцать, просто так, для развлечения. И отличался не только в школе. Он был шахматным вундеркиндом и талантливым пианистом, немножко усилий — и путь в концертный зал был бы обеспечен.