* * *
Первым новость услышал Терри, когда около десяти утра в понедельник ехал по Марилибон-хай-стрит. Он позвонил Эйнштейну и Лену, который как раз прилаживал в спальне Поппи полку для телевизора и видеомагнитофона. Едва он повесил трубку, Поппи спросила:
— Много в этот раз вложили?
— Ты о чем, Поппи, дорогая? — Лен опять сосредоточился на крепежных скобках.
— Это ведь Терри звонил, насчет очередного вложения денег, да? Ты опять в убытке?
Лен повернулся к Поппи.
— Нет, не в убытке, маленькая нахалка. Наоборот, похоже, заработаю фунтов восемьдесят или около того. Будешь хорошей девочкой, может быть, куплю тебе на них рождественский подарок.
— Если я протяну до Рождества.
— Нельзя так говорить, Поппи, даже в шутку.
— Почему? Я же о себе говорю, а не о других.
— Все равно нельзя.
— Папа, что они скажут завтра?
Лен отвернулся к своей полке. Не хотел, чтобы лицо выдало его, и несколько раз крутанул отвертку, прежде чем ответить.
— Да ничего особенного. Наверно, сообщат результаты анализов.
Он украдкой оглянулся на Поппи. Она смотрела в стену. Лен положил отвертку, подошел, сел на кровать и взял ее хрупкую руку.
— Ты не расстраивайся, Поппи, ладно? Все будет хорошо, сама знаешь.
— Ты имеешь в виду, как с Томми?
— С тех пор ситуация улучшилась. Чуть не каждый день появляются новые лекарства от кистозного фиброза.
— Тогда почему меня не могут вылечить? — Она по-прежнему смотрела в стену.
— На это нужно время, но спорим, когда тебе стукнет двадцать пять, с кистозным фиброзом покончат навсегда.
Она резко повернулась и взглянула на него, очень серьезно.
— Думаешь, я доживу до двадцати пяти? Честно?
Черт, ну что Лен мог ответить, зная, сколь велика вероятность, что завтрашние известия окажутся страшными? Он улыбнулся самой широкой, самой ободряющей улыбкой, какую только мог изобразить, и ласково потрепал дочку по рыжим волосам.
— Конечно, доживешь, родная. И до двадцати пяти, и до тридцати, и до сорока. И даже до девяноста.
— Врешь ты.
— Господи, порази меня громом, если я вру… — Он драматически поднял глаза к потолку и раскинул руки, готовый принять удар. Ничего не случилось. Он посмотрел на Поппи и подмигнул. — Вот видишь, я говорю правду.
— Да ну тебя. Никакого Бога нет.
— Ошибаешься, Бог есть.
— Чушь. А если и есть, зачем ему метать громы и молнии в толстого старого таксиста, который говорит неправду?
— Может, ты и права. Может, Бог аккурат недоумевает, что тринадцатилетняя девочка этак разговаривает с отцом. Не знаю, откуда ты этого набралась.
— От тебя, от мамы и от телека.
— Зря ты смотришь такие программы.