По правде говоря, Поппи была слишком слаба, чтобы выезжать из дому, но настаивала, поэтому Джин одела ее. Лен поднял дочку на руки, — Господи, какая же худенькая! — осторожно усадил на заднее сиденье такси и закутал в одеяло. Выехали они рано и были в больнице за полчаса до назначенного времени, а из-за этого и по причине обычных задержек прождали в коридоре без малого два часа.
Хотя Поппи шумно протестовала, ей пришлось ждать в коридоре, под присмотром пожилой медсестры, на чьи добродушные вопросы она отвечала резкостями. Все ее внимание было сосредоточено на матовой стеклянной двери, она старалась уловить хотя бы обрывок разговора, происходившего внутри. Вначале за дверью царила тишина, потом Поппи различила голоса. Слов она разобрать не могла, но поняла, что отец вспылил, а мама старается его урезонить. Потом опять все стихло. Новости явно плохие, ведь доктор не вышел из кабинета, чтобы поздороваться с нею, с Поппи. Мама выглядела расстроенной, папа был в ярости. Он подошел к ней.
— Ну, Поппи, пошли отсюда.
— Расскажи мне.
— Позже.
Что-то в его голосе заставило Поппи прекратить расспросы. Лен подхватил ее на руки и отнес в машину.
С лихорадочной веселостью Лен объявил, что не мешает заехать в кондитерский магазин, они вполне это заслужили. Для Поппи его слова стали еще одним тревожным сигналом. Она молчала, пока они ехали туда и пока Лен ходил в магазин. Наконец он вышел с кучей пакетов и тоже устроился на заднем сиденье.
Поппи взяла конфету, лизнула раз-другой. Она знала, что мама совсем не плохая актриса, а потому устремила пристальный взгляд на отца и с первым вопросом обратилась к нему:
— Ну что, пора протягивать ноги, да?
— Тебе нравится этот орех в шоколаде, дорогая?
— Я хочу знать. Сейчас.
Лен и Джин переглянулись. Чутье подсказывало Джин, что финтить нельзя.
— Утешительных новостей нет, дочка. Анализы нехорошие. С твоими легкими стало хуже. Доктор говорит, есть только один выход — пересадка. Но операция сложная, и он не уверен, можно ли ее делать.
— Почему?
— Они думают, ты очень ослабла и не выдержишь.
— Значит, я была права, а папа меня обманывал. В таком случае дайте мне спокойно умереть дома. Поклянитесь, что не отправите меня умирать в больницу.
Джин отвернулась, вытащила носовой платок. У Лена перехватило горло. Только сама Поппи не жалела себя. Держалась бдительно, настороженно, по-прежнему опасаясь последнего предательства. Она слишком хорошо помнила последние дни Томми. И много лет назад с детской непреклонностью решила, что, когда придет ее час, такого не будет. Она этого не допустит.