На память пришло, как необычно оформился этот экипаж. Помню, пришли ко мне Мазурук с Бурлыкиным, просят разрешения служить вместе, на танке Овчаренко. Происходило это как раз в день гибели старшего лейтенанта.
Характерами просители были разные. Мазурук высокий, смуглый, старше товарища года на три. Разговаривал обычно назидательным тоном, любил поучать, подтрунивать над другими. За это в батальоне его прозвали «язвой», и, конечно, мало кто с ним дружил. У Бурлыкина характер совсем другой. Мягкий, чуткий, отзывчивый.
— А вы с ним уживетесь? — спрашиваю у механика-водителя.
Танкисты поняли меня, переглянулись улыбаясь.
— Мы, конечно, иногда спорим между собой, но это ничего не значит, — заявил Мазурук и шутливо закончил: — По принципиальным вопросам у нас расхождений нет.
— Ладно, так и быть, — согласился я, — в один экипаж определить вас могу, только не на машину Овчаренко. Она подбита и осталась на поле боя.
— Это мы знаем и потому обращаемся к вам, — Бурлыкин просительно смотрит мне в глаза. — Разрешите, мы с Сашей вытащим ее.
Я еще колебался, опасаясь за жизнь бойцов, а они принялись убеждать меня в том, что нельзя оставлять танк врагу.
— Если не мы, немцы его отремонтируют и нас же будут бить потом, — «пугал» меня Мазурук. — Ведь в машине только гусеница перебита. Разрешите, мы ночью траки заменим и выведем ее.
— Ну хорошо, — согласился я. — Можете идти.
Только посоветуйтесь с лейтенантом Северовым. Да будьте осторожными…
В ту ночь я не мог уснуть. Беспокоила судьба смельчаков. Немцы периодически освещали местность ракетами, и тогда я старался разглядеть, что происходит на ничейной полосе, где стояло несколько подбитых наших и вражеских танков.
Все вроде спокойно. Только под утро противник всполошился, открыл беспорядочную стрельбу. Но было уже поздно. Исправленная «тридцатьчетверка» на полном газу мчалась к нам.
На этой добытой таким способом «своей» машине Мазурук и Бурлыкин воевали.
16
Позвонил мой непосредственный начальник — командир 208-го танкового полка полковник Сахаров:
— Товарищ Шутов, присылай людей получать новые танки. Прямо с конвейера, еще краской пахнут.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
— Да, еще вот что. Поговори со своими, скажи: партия, советский народ в трудных условиях обеспечивают армию техникой, вооружением и вообще всем необходимым. Пусть всегда помнят об этом и воюют так, чтобы оправдать доверие…
Вместе с танками пришли письма. Я обратил внимание: написаны карандашом, — значит, прямо у станков, на которых создавались машины. Письма разные, но общее для них — своеобразная клятва перед армейцами.