И я не выдержал: я бросился к девочке, чтоб остановить, но наткнулся на холодное и блестящее — это было зеркало, а она — по ту сторону, в зазеркалье. И она неподвижно, ничего не видя, слушала тиканье, а руки сами брали бритву. А я бился о зеркальную стену и что-то кричал, но она не замечала — блеск лезвия не отпускал ее, заворожив целиком и полностью.
И раздался смех. Я резко обернулся, и закружилась голова: вокруг сверкали зеркала, и в каждом — эта девочка, и в каждом сверкала отточенная сталь. Но через миг всё пропало, и я вновь бежал по заколдованному замку без выхода и входа, по нескончаемым лабиринтам, пропахшим страхом и безысходностью. Я искал и звал девочку, звал каким-то именем, а тысячеголосое эхо, отражаясь в тысячах зеркал, насмешливо передразнивало: «…стя …тя …я». И вслед несся всё тот же хохот, радостный и торжествующий. Он раскатисто и злобно гремел под высокими, теряющимися во мраке сводами, а с зеркал всё так же ухмылялась Маска: «Я — твоя Судьба…»
А затем я вновь увидел девочку — она шла навстречу и доверчиво улыбалась. И стало тихо, как в церкви ночью, всё смолкло, лишь по-прежнему где-то тикали часы. Они тикали, и девочка менялась, взрослела, а когда подошла, передо мной уже стояла девушка, но улыбалась всё так же хорошо — по-детски. Она протянула руки — на левой почему-то темнели шрамы — и ласково позвала, а после, обвив шею, прильнула теплыми губами, и в тот же миг ее губы превратились в холодные губы маски, а глаза — в темные гнилые провалы.
Я закричал от ужаса и омерзения и, отшвырнув хохочущую старуху — слепую сумасшедшую старуху с седыми растрепанными космами, — в отчаянии бросился на зеркала. Я бил их вдребезги, голыми руками, и резался в кровь, а они появлялись вновь. Зеркала сыпались, звеня и сверкая, забрызганные кровью, но хохот не смолкал. Он хрипел и перекатывался под сводами, под несмолкаемый звон, и сквозь него насмешливо каркала Женщина: «Глупец! Это уже не зеркала, а стена!»
И я знал, что это стена, но в слепом отчаянии всё бился об нее головой, но тщетно. А когда, обессиленный, упал на зеркальный пол, издалека раздался знакомый голос:
— И тебе говорю, встань!
Ослепительная вспышка — и зачарованный замок рухнул в полыхнувшую огнем пропасть…
…Я очнулся на траве, чувствуя, как быстро уходит та пронзительная нестерпимая боль, то безысходное отчаяние.
— Очнулся, очнулся! — услышал я обрадованный голос монаха.
Приподняв кружившуюся голову, я увидел его улыбающееся лицо — ясные глаза блестели радостью, — а рядом стоял его Спутник. Вокруг холмилась равнина, поросшая ковылем и луговым клевером. Возле ракитника мирно пасся осел. Я взирал на пейзаж с некоторым удивлением.