Он вырос перед Онки и Малколмом как огромная гора из-под земли, это так воспринималось, несмотря на его детский рост и хрупкость. Обезоруживающе трогательный и страшный в своей ослепляющей непорочности…
Саймон Сайгон.
Ясное личико его выражало беспокойство, поначалу, пока он еще не успел окончательно разобраться, что к чему, но, когда он встретился взглядом с Онки, мужественно растопырившей руки, чтобы загородить торопливо натягивающего джинсы Малколма, что-то переменилось; по лицу мальчика неуловимо, точно отсвет экрана в кинотеатре, проскользнуло нечто совершенно новое, жесткое, недетское.
— Вы здесь вдвоем? — он стоял, трогательно прижимая к груди свой тряпочный сверток; глаза его, устремленные прямо на Онки выражали гневное непонимание; Саймон не отводил взора, он как будто заглядывал ей в душу, ища ответа на вопрос, сформулированный иначе, куда более конкретно и грубо, но не заданный. В его глазах вспыхнули два злых огонька.
— Вот ты какая, оказывается! — выкрикнул он отчаянно и звонко, — никогда больше не подходи ко мне, слышишь!? Извращенка!
Он развернулся и побежал прочь, не оборачиваясь, громко и часто стуча по деревянному полу школьными ботинками, крепко обнимая свою завернутую в обрывок старой футболки игрушку, — и в том, как он побежал, во всей его маленькой стремительно удаляющейся фигурке содержалось нечто такое, что просто невозможно было не броситься следом за ним, забыв обо всем…
И Онки поступила именно так:
— Саймон! — воскликнула она, и в два прыжка нагнав его, удержала за рукав спортивной курточки, — послушай меня, ты не так все понял…
— Оставь эти банальные фразы телесериалам, — жестко ответил он, — я не слепой. И не такой уж маленький. Вы с Малколмом — парочка… И встречаетесь в этом грязном гараже, чтобы… — он запнулся, поднял на нее свои огромные, зеленущие, как дикая роща, глазищи, — не смей меня трогать!
Рывком высвободив руку, он снова бросился прочь.
И Онки ощутила мучительную пустоту в груди, словно он что-то сейчас у нее забрал, этот маленький мальчик, своей такой неожиданной и взрослой обидой. Подавленная, она вернулась к Малколму.
— Извини, — сказала она, — я не смогла нас оправдать…
— Себя, — поправил Малколм с грустной усмешкой, — тут, мне кажется, ревности больше, чем осуждения…
— Ревности? — удивленно пробормотала Онки себе под нос, — но ведь вроде никогда не было никаких разговоров, даже намеков… С какой стати? — и тогда с поразительной ясностью всплыло в онкиной памяти замечание Коры Маггвайер о том, что есть вещи, которые могут значить гораздо больше, чем любые слова… Ведь что-то же заставило ее, Онки, броситься минуту назад вслед Саймону и вопреки очевидному униженно пытаться реабилитироваться в его глазах?