И она набрала номер.
— Привет, Петруха, готов ли ты выполнить своё предназначение и умереть?
Петька дал согласие.
— Тогда пиши: «В какую группу, творческое объединение входили Хармс и Введенский?»
Она выслушала ответ и озадаченно посмотрела на нас:
— Поисковик выдаёт, что ни о каких группах и объединениях он не слышал, и всякие другие известные нам подробности, но я точно помню, была какая-то аббревиатура.
— Как тонко они нас обошли, — почти ликуя провозгласил Ладо, — вроде что? Ерунда, малость, никто и не заметит сразу, а уже что-то не так. Сегодня нельзя пить, мы выясним, что ещё исчезло.
— Волхонь, после работы сразу ко мне, мы с По соберём всех, кто ещё остался.
— До вечера, братцы, я многих уже давно не видела.
— Я за ним прослежу, — бросил я на прощанье, всё ещё надеясь на разумное разрешение всей этой нелепости, но внутри уже бродило волнение.
Мы направили свои стопы в меблированные комнаты на Гороховую. В этой квартире во главе с её хозяином Костей по кличке Константа в любое время суток давали кров и еду всем бродящим вдоль и поперёк города многочисленным друзьям и знакомым. В благодарность гости без разбора, перемежая ложки суточного борща с чёрненьким хлебом, бросали обожжённые новости к ногам хозяина. И если уж и надо было собрать всех, то только Константа знал, живы ли они ещё и каковы их новые адреса и привязанности.
По традиции, распространённой в фатальных кругах, дверь была открыта, и мы застали Костю одного, сидящим на полу обширной кухни, доставшейся ему в наследство от менее удачливых родственников, давно и бесславно канувших в Лету. Он вёл на кафельных клеточках партию в шашки и заметно проигрывал. Его фигурки из необъятного как кухня чайного сервиза сбились в небольшую кучку в углу, напротив, чёрные чашки доминировали на подавляющей части территории.
— Привет, — обречённо сказал Константа, — они сегодня выигрывают.
— Мы об этом знаем, и потому мы здесь.
— Вы знали, что один чайный сервиз проигрывает другому, используя мои мозги?
— Константа, друг, хватит паясничать, сегодня всё приняло серьёзный оборот, а мы здесь блажим по углам, — одёрнул его я.
— Хорошо, помогите.
И мы решительно собрали с пола чашки, тарелки и кофейники, суеверно начав с чёрных. Костик покинул пределы кухни, принял душ, эмигрировал в дальнюю комнату, где принял официальный вид, поменяв майку на рубашку, а клетчатые широкие штаны на брюки, надел ботинки, побрился, ещё раз умылся холодной водой и вышел к нам.
— Всё, я ваш. Будем пить, говорить, нас подозрительно трое.
— Нет, — сказал я, — ещё утром мы зареклись пить на троих, а потом и пить вовсе.