Миссис Пэшен привычным жестом бросила в чашку два куска сахара — хотя он раз пять объяснял ей, что не любит слишком сладкий чай, — и выглянула в окно.
Это была грузная и медлительная женщина с черными волосами и тяжелым, похожим на маску, бледным лицом с грязноватой кожей. Впрочем, Джонс допускал, что в молодости мужчины находили ее привлекательной.
«Молчаливый и угрюмый, с грубым лицом», — вспомнил он слова сестер.
— Как там молодой Миддлтон? — неожиданно спросил Джонс.
Миссис Пэшен не ответила. Он решил, что вопрос показался ей бестактным. Она лишь пробормотала, глядя в окно:
— Значит, наша матушка Флюк опять пошла греметь костями?
Она отвернулась от старухи, которая, как вспомнил озадаченный Джонс, была ее матерью, и, обильно залив молоком болтавшиеся в чашке куски сахара, небрежно произнесла:
— Вы слышали, что на нашего священника навели порчу? Не удивлюсь, если матушка Флюк сведет его в могилу.
— Глупости, — покачал головой Джонс, пытаясь сохранить шутливый тон. — Не хватало, чтобы вы лепили восковые фигурки и втыкали в них булавки.
— Вы думаете, нужно? Хорошо, я ей передам, — равнодушно проговорила миссис Пэшен.
Джонс уставился на нее в изумлении, но белое как мука лицо женщины осталось абсолютно неподвижным. Запустив пятерню в волосы, она почесала ногтем голову и рассеянно бухнула в чашку еще два куска сахара. Уставший от споров Джонс ограничился тем, что взглянул на нее с упреком и, выудив сахар чайной ложкой, положил его на блюдце, чтобы она могла его заметить. Миссис Пэшен лишь нервно хихикнула, взяла потемневший от чая кусок и шумно втянула губами мокрый сахар.
— Неплохо попить чаек с сахаром, верно? — сказала она. — У нас парни так целуются.
Джонс не стал развивать эту тему и полушутливо промолвил:
— Наверное, мне следует уведомить викария, что ваша мать точит на него зуб?
— Угу. Скажите ему, чтобы спустил на нее всех гончих ада, — с суровой серьезностью возразила миссис Пэшен.
Писатель попытался улыбнуться, но выражение ее лица не изменилось.
Джонс познакомился с викарием в первые дни пребывания в Саксон-Уолл. Он приколачивал к стене консоль, собираясь водрузить на нее миниатюрную копию Венеры Милосской — единственной скульптуры, в названии которой никогда не ошибался, — как вдруг заметил маячившую в дверях фигуру.
— Простите, я вижу, что вы заняты, и не хочу вас беспокоить, — скромно произнес священник. — Просто я подумал, не нужна ли вам какая-нибудь помощь. Забить гвоздь, повесить занавеску…
С того раза они больше не виделись, и если что-то подтолкнуло Джонса отправиться тем же вечером в дом викария, то не столько желание посвятить его в неприязненные чувства миссис Флюк, сколько предвкушение дружеской беседы.