— Не дергайся и садись за баранку, это твой шанс уцелеть.
Макаров выговаривает слова негромко, спокойно, при этом не вынимая рук из карманов. Именно на карман Крашенинников и косится, боится, наверное, что оттуда в его грудь направлен ствол.
Зырянов первым садится в салон «Москвича», а Олегу приходится повторять свои слова, но уже грубей и резче:
— За баранку, я сказал!
Это подействовало. Крашенинников, так пока ни слова и не проронив, открыл дверцу, неловко, спиной вперед, втиснулся в машину, продолжая смотреть на упрятанную в карман пальто руку Макарова.
— Оружие есть? — спросил Женька.
— Да, — наконец-то раскрыл рот рыжий. Сказал — как проблеял.
ТТ оказался в наплечной кобуре, дешевый, китайский.
— Я не имею к стволу никакого отношения, я могу все объяснить…
— Чего ж тут объяснять: мальчику дали игрушку поиграть, чтоб не плакал. Поиграет — вернет. Так? — Макаров сел впереди, рядом с Крашенинниковым, повертел пистолет в руках, потом небрежно бросил его Женьке. — Сохрани как память о встрече. А ты, мальчик, трогай, выезжай… Ну хотя бы на Калужскую трассу, она ведь тебе знакома.
— Я туда не поеду! — голос коммерсанта был действительно, как у плаксивого ребенка. — Почему вы вывозите меня за город?
— Ну, не мы тебя вывозим, ты сам рулить будешь — начнем с этого. А продолжим тем, что вопросы, даже такие глупые, оставь при себе. Ты не задавать, а отвечать на них будешь, понял?
И Макаров красноречиво постучал огромным кулаком по своему колену.
Крашенинников понял.
Машину он вел неплохо, лишь однажды, уже при выезде из города, пошел под светофором на красный свет, тут же сбросил скорость, ожидая, очевидно, что гаишник тормознет его, но тот лишь проводил «Москвич» ленивым взглядом.
— Китайский ствол — дерьмо, конечно, но один раз может и выстрелить, — сказал Женька. — Я ясно говорю? Так что кончай свои фокусы.
Крашенинников судорожно вздохнул.
Километров через пятнадцать-двадцать вырулили на крохотную стоянку, где вокруг грубо сколоченного стола стояли отполированные задами темные пни. Крашенинников очень неохотно вылез из машины и со страхом покосился на подступающий черный в сгустившихся сумерках лес.
— Вот теперь поговорим… Я не помню, тогда, в первую нашу встречу, ты в галстуке был или в бабочке? Вроде посмелей выглядел.
Коммерсант посчитал, что на этот вопрос можно не отвечать, и только облизал губы.
— Чем вам машина Павла так приглянулась? То под Калугой ее остановили, то вот в Москве уже забрали… Теперь не молчи, мальчик, теперь у нас уже разговор начался.
— Он залупился, а мы запомнили, — неохотно сказал Крашенинников.