— Кроме того, — лейтенант выразительно смотрит на Папашу, — он дружен с оперативниками из окружного Акцизного управления и иногда, редко, но, поверь мне, дружище, метко, делится с ними своими скромными догадками и предположениями. Вельми скуден умом и тщедушен телом, но зело любопытен и наблюдателен, стервец. Проныра и изрядный шельма, этот мой информатор.
— Гнида он, — бурчит под нос Шлегель, — башку открутить. Секундное дело.
— Папаша, — говорит лейтенант, — хватит болтать. Неси пиво. А мы с тобой, Кайсар, продолжим наш милый тет-а-тет.
— Не о чём нам с тобою разговаривать, — отвечаю я, — нет у нас общих тем для разговора.
— Почему же нет? Темы, они как грибы. Всегда что-нибудь да найдётся. Там походишь, тут поищешь… Нет? — изрекает лейтенант и тычет мне под нос коммуникатором. — К примеру, заварушка в северном «отстойнике». Горячий приключился казус и энигматический, само собой. Как, память пробуждается?
— Спит, — безапелляционно чеканю я.
— Жаль, — грустит лейтенант, — что придётся нам её немножко потревожить. Привести в чувство. Растормошить. Растолкать этими самыми… пинками. Размять, развернуть, прополоскать и вывесить сушиться.
— Не поможет, — в тон ему отвечаю я, — сон летаргический.
— Я все же попытаюсь, — лейтенант с надеждой смотрит на меня. — Вдруг мне повезёт?
В кладовку заныривает Папаша с невообразимо большими кружками пива и тарелкой, от души, до краёв, наполненной солёными земляными орешками «чиверс».
— Тёмное, ирландское, — пасмурно возвещает он, — и орешки. За счёт заведения. Ставит с грохотом посуду на кособокий столик и уползает обратно, к себе за стойку, зализывать душевные раны, выть тоскливо на луну и перетирать по новой и без того кристально чистые бокалы.
Лейтенант жадно припадает к кружке. Отпив чуть меньше четверти, отваливается и удовлетворенно икает. Бросает в рот орешки, сыто жмурится.
— Ну, Кайсар, готова твоя память сотрудничать с органами правопорядка в добровольном порядке?
— Не дождётесь, — говорю я, вслед за лейтенантом припадая губами к кружке, подобно рыцарю, благоговейно приникающего к негаданно обретённой чаше Грааля.
— Х-хорошо пошло, — комментирует лейтенант, жмурясь, словно разомлевший в тепле кот.
— Орешки? — двигает он ко мне тарелку.
— Всенепременно, — утвердительно киваю я.
— Так вот, — упрямо подводит меня лейтенант к интересующей его теме, — стряслось этой ночью в северном «отстойнике» небольшая поначалу перестрелка, плавно перетёкшая, — лейтенант чертит ладонью синусоиду, — в форменное побоище. В нормальное такое, в полном соответствии с полевым наставлением пехоты, боестолкновение, переходящее местами в затяжные бои с применением тяжёлого, очень тяжёлого вооружения. Мы, конечно, фиксировали спорадические факты завоза на территорию «отстойника» единичных экземпляров артиллерийских систем в разобранном виде и по частям, но чтобы в «отстойнике» отыскались самоходные бронированные машины, мы этого себе представить не могли. Наш косяк, не отрицаю. Итак, кто нападал, до сих пор точно установить не удаётся, но с чего там заваруха началась, мы выяснили.