А как я сама отношусь к тебе? Да разве может мать злиться на своего малыша? Ты огорчил и меня, но это никак не может уменьшить мою любовь к тебе! Где бы ты ни был и что бы ты ни делал — ты всегда останешься любимым моим малышом, который, разбив коленку, все равно прибежит за утешением к маме и спрячется под ее фартук. Может, фартук мой сел, а может, ты вырос — хотя я никак не могу в это поверить, — но все равно и я, и фартук ждем тебя. Малыш всегда нуждается в мамином утешении — верно ведь, дорогой? Надеюсь, ты напишешь мне и скажешь, что это так.
Но я хочу еще добавить, что от тебя ужасно давно не было никаких известий. Наверное, будет лучше, если ты пока что будешь писать мне на адрес тети Элеоноры. Она сразу же мне передаст, а в другие руки письмо твое не попадет. Понимаешь?
Тысячу раз целую моего маленького, твоя мама».
Я все отлично понимал — и если отец не может плакать, то я могу. Я и заплакал…
…и, наконец, заснул. И тут же нас подняли по тревоге! Мы — весь полк — рванули на стрельбище и провели учения — без боеприпасов, но с прочей выкладкой, включая вставляемые в ухо рации. Стоило нам рассыпаться цепью и залечь, раздалась команда: «Замри!»
Так нас продержали не меньше часа. Мы сдерживали даже дыхание. И даже шепот показался бы криком! Кто-то подобрался ко мне сзади и пробежал прямо по мне — койот, наверное. Все мы жутко замерзли, но мне было уже наплевать — я знал, что все это в последний раз.
На следующее утро я даже не слышал побудки. Впервые за эти недели меня вышвырнули из койки, и я с неохотой потащился на построение. До завтрака все равно бесполезно начинать это дело с увольнением, ведь вначале нужно доложиться Зиму. Но он и на завтрак не явился. Я попросил у Бронски разрешения обратиться к командиру роты, он сказал: «Конечно, давай» и даже ни о чем не спрашивал.
Но обратиться к тому, кого нет, невозможно. После завтрака нас погнали в ежедневный марш-бросок, а Зима я так и не увидел. В расположение части мы должны были вернуться вечером, так что обед нам привезли вертолетом. Неожиданная роскошь, ведь невыдача перед маршем полевых рационов означала тренировку в голодании — то есть хоть с голоду помирай, если не спроворишь сам себе чего-нибудь, — а я на этот раз протормозил.
Вместе с рационами прибыл сержант Зим и привез почту — что неожиданной роскошью не было. По крайней мере для Мобильной Пехоты — тут тебя могут обделить едой, водой, сном и чем хочешь еще, и даже без всякого предупреждения, но личные письма доставят при первой возможности — если обстоятельства позволяют. Это уже — твое, тебе доставят их первым же транспортом, и можешь читать в любую подвернувшуюся минутку, хоть и на маневрах. Впрочем, ко мне это имело мало отношения. За исключением пары писем от Карла да еще маминого, мне, кроме всяких реклам, ничего не приходило.