Сквозь клубящийся в моих глазах туман я различаю, что наш квартет уже стал центром всеобщего внимания. Справа от меня бармен склоняется над стойкой и говорит:
— Хватит, приятель. Иди отсюда и проспись.
Я не двигаюсь с места, и он начинает обходить стойку, чтобы вышвырнуть меня из бара. Но я не свожу глаз с трех клоунов.
— Ну, давайте! Чего вы ждете? — рычу я.
И в то мгновение, когда они, похоже, решают, что моя показная храбрость не составляет повода для беспокойства, с другого конца бара доносится крик:
— Управление шерифа! Кончайте, ребята, или каждый из вас заночует в камере!
Все замирают, и сквозь толпу завсегдатаев бара проталкивается Дейл.
— Полегче, Алекс, — говорит он мне. Потом поворачивается к прочей публике и рявкает: — Все, расходитесь. У вас что, выпивка закончилась?
Я вздыхаю:
— Привет, Дейл. Откуда ты взялся?
Мы садимся за столик, заказываем по пиву. Бармен колеблется, он не уверен, что мне стоит пить еще, однако Дейл кивает ему.
Он делает большой глоток «Будвайзера».
— Мне позвонила Джемма Ларсон. Сказала, что ты как-то странно себя ведешь. Попросила найти тебя. Я заглянул в отель, в «Лесопилку», потом приехал сюда.
Я проглатываю сразу четверть бутылки, верчу ее в руках, рассматриваю игру света в стекле. Верчу, верчу. И наконец жалость к себе берет во мне верх над гневом.
— Я все испортил, Дейл. Как обычно.
Дейл на мгновение задумывается, снова отпивает пива.
— Если ты и испортил что-то, так не больше, чем каждый из нас. И ты уже не старшеклассник, значит, сможешь сам во всем разобраться. Отправляйся домой, выспись, а завтра обдумай все на ясную голову.
— Я не смогу заснуть. Оставил таблетки в куртке.
Дейл поднимает меня на ноги:
— Хочешь верь, хочешь не верь, но галлон-другой пива ничем не хуже любого снотворного. Пошли. Я подвезу тебя до гостиницы.
Когда я наконец валюсь в постель, сон приходит ко мне быстро, но оказывается гостем неусидчивым и каким-то раздробленным. И пока длится ночь и действие спиртного ослабевает, промежутки бодрствования становятся все более резко выраженными и неприятными.
Во время одного слишком короткого периода забытья я обнаруживаю, что стою в коридоре «Святого Валентина» и пытаюсь проморгаться, потому что знакомое мне заросшее плесенью и заброшенное настоящее оказывается полупрозрачным и сквозь него проступают, подобно жутковатому второму слою кожи, яркие краски стен и чистого линолеума прошлого.
Высокие и пронзительные детские голоса, хихиканье и смех легким эхом отдаются от стен. Я иду по коридору к открытой двери. За ней на пыльном полу игровой комнаты стоят на коленях двое мальчишек, увлеченных какой-то игрой. От меня до них рукой подать, и тем не менее мне не удается расслышать, что они говорят. Я подхожу поближе, однако их слова сливаются в невнятный гомон.