— Сынок, угостил бы гостей чаем…
Давлят сорвался с места, но Мардонов удержал его.
— Не надо, сынок, сиди, — сказал он.
— Как поправитесь, не только чай — и винца попьем, — весело произнес Мочалов. — Правильно, комиссар-заде?
Давлят зарделся.
— Верно, Максим-ака, хорошо назвал парня, — сказал Мардонов. — Комиссар-заде — сын комиссара! Пусть всегда он будет достойным высокого отцовского звания!
— Если бы не это… с рукой, я остался бы в армии навсегда, — вздохнул Сафоев. — Теперь вот сыну передам это желание.
— А что, правильное желание! — воскликнул Мочалов и глянул на Давлята. — Что скажет сам комиссар-заде?
— Сын комиссара должен исполнить волю отца, — наставительно произнес Мардонов. — Но при одном непременном условии: вначале хорошо окончить среднюю школу…
— Не об эскадроне чтоб мечтать или роте — полки водить за собой! — вскинул Мочалов руки.
Что еще нужно ребенку? Унесли его вдаль крылатые кони мечты, промчали перед ратным строем отчаянно дерзких джигитов, которые ринулись за ним на врагов. Свистел в ушах звонкий ветер, гремели, как гром, буржуйские пушки и сверкали молнии выстрелов, но он скакал сквозь огонь и дым с острой саблей и красным знаменем революции, и, визжа от страха, разбегались толстопузые английские лорды, эмиры и беки… Сладостно замирало сердце от этих видений, и думал Давлят: «Эх, стать бы сразу взрослым, скорей подрасти! Вот бы утром проснуться большим!..»
Давлят проводил друзей отца до самых ворот. Мочалов погладил его по головке и шутливо спросил:
— Значит, решено, комиссар-заде, — в полководцы?
— Ага! — радостно сказал Давлят. — В полководцы!
А утром отца не стало.
Утром клубились в небе черные тучи, блистали молнии, гремел гром…
Отца накрыли белой простыней…
Кричала и рвала на себе волосы мать…
По окну текли струи дождя…
Люди то входили, то выходили и разговаривали шепотом… Гроб был установлен в Доме Красной Армии, обит ярко-алым сатином…
Сменяя друг друга, стояли в почетном карауле красноармейцы и бойцы добровольческих отрядов, Мардонов, Мочалов…
Стояли Буденный, комбриг Шапкин и другие знаменитые командиры. Обняв на прощанье Давлята, Буденный сказал:
— Вырастай достойным отца…
Ливень уже перестал, тучи рассеялись.
На кладбищенских холмах пламенели тюльпаны.
У открытой могилы говорили речи, называя Султана Сафоева доблестным сыном таджикского народа, отважным героем. В последний путь его проводила чуть ли не вся столица республики.
Все это крепко врезалось в память Давлята. За два траурных дня он словно бы повзрослел на несколько лет.