Мочалов, слышавший весь разговор из соседней комнаты, счел нужным вмешаться. Когда он входил к детям, Наташа спрашивала, где Давлят будет жить.
— С нами, — сказал Мочалов. — Никуда он от нас пока не уйдет. Ну и бесстыжие, нет чтобы человека приветить — забросали вопросами. Давайте-ка быстренько мыть руки — и за стол. Ужинать будем. Пойдем, комиссар-заде…
Это обращение взволновало Давлята, и Мочалов, увидев, как заиграли в его глазах солнечные блики, подумал, что, кажется, ключик к душе мальчугана найден.
Утром следующего дня, беседуя с ним с глазу на глаз и называя его не иначе как «комиссар-заде», Мочалов выяснил причину его бегства из дома. На вопрос: «Куда же ты думал податься?» — Давлят ответил, что в Гиссаре живет дальний родственник отца. Мочалов попробовал уговорить его вернуться к матери, но Давлят ощетинился, как еж, и упорно твердил свое «нет». Крепко же ранило его сердце замужество матери. А тут еще в довершение эта грубая выходка отчима, она переполнила чашу обиды…
— Что ж, пусть пока будет по-твоему, комиссар-заде, — сказал Мочалов, перестав выстукивать пальцами торопливую мелкую дробь. — Только и в Гиссаре тебе делать нечего: дальняя родня — что чужие, тем более, сам говоришь, ни разу не видел. Так что лучше всего оставаться у нас. Будешь, как сказала Оксана Алексеевна, заместо сына, девочкам старший брат. Ты в каком классе учишься?
— В пятом, — чуть слышно ответил Давлят.
— Вот и отлично. Школа рядом с нами, завтра же пойдешь на уроки. Согласен?
Давлят кивнул.
Он быстро освоился на новом месте, в доме и в школе, и если б не тоска по матери, то, наверное, не было бы мальчугана живее и радостнее. Известно ведь: когда все хорошо и идет так, как должно идти, как привычно с рождения, тогда ребенок не задумывается о матери, всецело отдается своим забавам, видать, потому и бытует поговорка: «Сердце матери в детях, а детское — в камне». Но истина и то, что дети ни по кому другому так не скучают, как по матери. И Давлят не был исключением, грустил и томился, спрашивал себя: «Что стало с мамой, когда я вдруг бесследно исчез?» Он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, как тяжело должна переживать мать его бегство.
Бибигуль действительно чуть не сошла с ума. Едва увидев постель сына пустой, она рухнула как подкошенная и с той минуты слегла, не в силах была подняться. Трепали ее тело то жар, то озноб, из груди рвались истошные вопли, темнело в глазах, уходило сознание… «Ищи!» — безмолвно, одним жгуче-требовательным взглядом, кричала она Шо-Кариму всякий раз, когда он появлялся перед нею.