— Клянемся! — ответили сотни голосов, и покатился по зимнему лесу, пугая птиц и зверье, гулкий раскат.
Громовым раскатом помчалось и «Служим Советскому Союзу», когда Тарасевич объявил благодарность отряду за боевые успехи, и могучее «ура», когда он сообщил, что в целом по бригаде семьдесят пять человек, а в отряде девятнадцать, в том числе командир Сафоев и комиссар Гуреевич, награждены орденами и медалями СССР.
Словом, это был настоящий радостный праздник, и была музыка, были песни и пляски, людям выдали даже по стопке — разжился старшина Василий Егоров с ведома командира и комиссара, припас специально к этому дню.
Но в разгар веселья где-то не столь далеко грохнули взрывы, и бойцы мигом вскочили. Часовые донесли, что под прикрытием двух танков в лес вступила примерно рота фашистов, идут, словно бы прочесывая, локоть к локтю, движутся в сторону лагеря.
— Который час? — удивился Тарасевич.
— Семнадцать тридцать, — раньше него взглянул на часы Давлят, тоже немало удивленный тем, что немцы поперли в лес под конец дня, когда стали сгущаться сумерки.
— Вот зараза, праздник хотят испортить, — донесся голос Махмуда Самеева.
Тарасевич засмеялся.
— Сказал же Верховный в приказе, что могут пуститься на авантюры, — вот нам доказательство.
— Но с какой целью? — задумчиво проговорил Давлят.
— Что-то, конечно, замышляют, — ответил Тарасевич. — Какое принял решение?
— Думаю — приготовиться к бою, но не открываться, выжидать до самой крайности.
— Правильно. Действуй!
Однако «до самой крайности» не дошло: немцы, углубившись метров на триста, остановились, попалили в быстро густеющую темь из автоматов и стали поспешно выбираться на опушку, под защиту танков. Как потом оказалось — узнали несколько дней спустя из попавших в руки документов, — немцы назвали эту вылазку «разведкой боем». Под одним из документов стояла подпись оберштурмбанфюрера СС Зингера.
Зингеру пришлось туго. Дерзкие рейды партизанских отрядов в течение всего осенне-зимнего периода распаляли гнев высшего начальства, искавшего виновных в гибели трехсоттысячной армии Паулюса под Сталинградом и во всех последующих поражениях на Восточном фронте. По приказу фюрера перетряхивали командный состав, смещая с постов и понижая в чинах сотни генералов и офицеров. Зингера обвинили в недостаточной активности и твердости.
Оправдываясь, он с бухгалтерской скрупулезностью приводил в своих донесениях данные об осуществленных акциях: в таком-то населенном пункте сожжено столько-то домов; и м е л и м е с т о столько-то расстрелов и столько-то казней через повешение; всего казненных, в том числе коммунистов и комсомольцев, мужчин старше пятнадцати лет, женщин старше пятнадцати лет; столько-то лиц отправлено в концлагеря, из них мужчин, женщин, детей, в том числе женщины с детьми до трех лет; в ходе акции реквизировано такое-то количество зерна, семян льна, пряжи, крупного рогатого скота, овец, свиней, лошадей, кур… Это были подробные отчеты об убийствах и грабежах, но начальству Зингера, кроме отчетов, требовались ощутимые результаты, а ими-то Зингер не мог похвастаться. Партизанское движение, вопреки всем кажущимся законам логики, разрасталось, как пожар при сильном ветре, и в такой ситуации Зингер мог только благодарить бога, что отделался серьезным внушением и строгим предупреждением.