За несколько дней до того, как предстояло выписаться, Бибигуль сказала Мардонову:
— Муаллим[32], эта Оксана Алексеевна, право, не человек, а настоящий ангел. Говорит, чтобы из больницы шла прямо к ней. «Будем, — сказала вчера, — жить одной семьей».
— Вы ей очень понравились, — ответил Мардонов. — Ну, а потом, — прибавил он после недолгого молчания, — вы можете представить, как трудно человеку одному. Кто у нее остался, кроме единственной дочери? Да и та уже птица, которой скоро прощаться с родным гнездом.
Бибигуль вздохнула и задумчиво произнесла:
— Но по нынешним временам, муаллим, если откровенно, кому нужен лишний да к тому же чужой рот?
— А вы не считайте себя чужой.
— Да как бы ни считала, муаллимджон, а свой все-таки свой, чужой — чужой.
— Но она, сестра, считает вас своей, а не чужой. Если хотите знать, то тут уместно вспомнить, как говорят у нас в народе: «Язык птиц знают птицы», или «Свой своему поневоле брат», — сказал Мардонов с ударением на слове «поневоле».
Он хотел дать ей нить к предстоящему неизбежному разговору, о котором все чаще думали с Оксаной Алексеевной, ломая голову над тем, как начать и что сказать. Но Бибигуль не обратила внимания на интонации его голоса. Она все тем же раздумчивым тоном сказала:
— Вы, конечно, правильно говорите, ее заботы и ласка не знают границ, они больше, чем можно ожидать даже от своего, родного человека…
— Вы можете считать ее дом родным. Как и мой. Если хотите, живите у нас, будете всегда желанной, не гостьей, членом семьи, — сказал Мардонов.
Бибигуль приняла его предложение и, пожив после больницы несколько дней у Оксаны Алексеевны, спросила осторожно, внутренне боясь обидеть, не будет ли апа[33] против, если она погостит некоторое время у Мансура Мардонова.
— Ой, что вы, милая! — всплеснула руками Оксана Алексеевна. — Мардонов — наш брат.
Она и сама зачастила к нему, добираясь на попутных стареньких, дребезжащих машинах, и все спрашивала, не открыл ли он Бибигуль тайну Давлята, и Мардонов отвечал, что ему легче было подняться в атаку, чем решиться заговорить об этом. Жена Мардонова советовала подождать, и они легко соглашались, так как оба боялись, что Бибигуль, только-только приходившая в себя, не вынесет потрясения и новых волнений. Сама Оксана Алексеевна еще надеялась на чудо, но хватит ли сил ждать и надеяться у Бибигуль?
В один из ясных дней поздней таджикской осени Бибигуль поднялась чуть свет и вышла во двор, вдохнула всей грудью свежий, с морозцем воздух, умылась в небольшом проточном хаузе и застыла с полотенцем в руках, устремив взор на розовый куст с почерневшими, медленно опадающими листьями.