— Я знаю, мне будет трудно без вас и вашей материнской заботы и ласки…
— Не надо, сынок. Где бы ни был, будь только здоровым, кем бы ни стал, будь счастливым, — сказала Оксана Алексеевна и, сжав обеими руками его щеки, крепко поцеловала.
Он уезжал в тот же августовский день. Мочаловы провожали его торжественно, на вокзале осыпали цветами. Наташа, лукаво улыбаясь, сказала:
— Провожаем будто на свадьбу, — и все засмеялись…
Все первые дни после отъезда Давлята в доме Мочаловых властвовала непривычная тишина. Каждому на сердце лег камень разлуки, и каждый, стараясь облегчить эту грустную ношу, то и дело заводил речь о Давляте. Девочки спрашивали:
— Интересно, что он сейчас делает?
— А трудно привыкнуть к военной дисциплине?
— Что у Давлята могло быть сегодня на обед?
— Эх, зачем он уехал? Без него стало как в пустыне…
Эти Наташины слова подстегнули Оксану Алексеевну, и она напала на мужа:
— Вот кто все затеял, он! Теперь, наверное, и сам не рад… Да не прячься ты за газету, ответь!
Максим Макарович опустил газету на колени и сказал:
— Так что, по-твоему, ему следовало б держаться за твой подол, пока не вырастет борода?
— Ему следовало окончить институт!
— Если бы успел… — произнес Максим Макарович и снова уткнулся в газету.
Оксана Алексеевна тоже больше не вымолвила ни слова, только вздохнула и принялась накрывать на стол, поставив, как всегда, пять приборов — один на той стороне, где обычно сидел Давлят.
Ей было ясно, что имел в виду муж, ибо газеты заполняли волнующие сообщения из Испании, где полтора месяца назад, 18 июля, начался фашистский мятеж, открыто поддержанный Германией Гитлера и Италией Муссолини. «Но пасаран!» — «Они не пройдут!» — звучал с газетных страниц обжигающий сердце и душу лозунг испанских республиканцев. Бои шли в Севилье, Барселоне, Сан-Себастьяне, Овиедо… Названия этих и многих других городов, врезаясь в память, порождали тревогу либо надежду, печаль или радость.
Газеты писали, что испанские события являются еще одним, после итало-абиссинской войны, свидетельством перехода европейского фашизма к неприкрытой вооруженной агрессии. В Лиге Наций представители Англии и Франции, разглагольствуя о мире и невмешательстве, всячески тормозили принятие действенных мер к обузданию интервентов. А на Дальнем Востоке подбирались к нашим границам японские самураи. Все говорило о том, что империалисты видели в фашистах и самураях силу, способную подавить революционное движение и сокрушить первую на земле социалистическую державу.
— Прав Николай, придется, как видно, нам еще воевать, — задумчиво делился Максим Макарович с женой.