— Ну, естествоиспытатель, скажи, пошто пятерых лягушек умучил?
Габриэлян честно объяснил, что прочитал в детской энциклопедии про опыты Гальвани и Вольта.
— И что, на слово не поверил, перепроверить решил? — отец усмехнулся. Мама посмотрела на него как-то болезненно и тревожно. Позже Габриэлян понял значение этих взглядов, а тогда он просто готов был что угодно сделать, лишь бы мама так не смотрела больше. Можно было и не бить, просто посмотреть вот так. Он не повторял ошибок. Проблема в том, что это не спасало от новых ошибок.
— Почему дедушка уехал? — спросил он.
— Перебесится, — буркнул отец, подтянул к гамаку шезлонг и сел.
— Ара, — беспомощно сказала мама.
— Пока я жив, он пальцем не тронет моего сына, — папа говорил ровно, спокойно, и вся фраза была как одна большая точка. Потом повернулся к Габриэляну.
— Но это не значит, что лягушек можно резать. Ни лягушек, ни мышек, ни птичек нельзя. Даже ради опытов. Никого нельзя, понятно?
— Дедушка поэтому так рассердился?
— В основном поэтому. Есть люди, которые получают удовольствие от того, что мучают животных… и людей. Дедушка испугался, что ты… один из них.
Папа смотрел пристально. Габриэлян не отводил глаз.
Он хотел бы честно сказать тогда, что не получил удовольствия — но не знал, считать ли удовольствием щекотное любопытство, не отпускавшее с того момента, как он прочитал, что отрубленные лапки мертвой лягушки будут дергаться, если коснуться их электродами.
— Тебе ведь было просто интересно? — уточнил отец, а мама продолжала смотреть болезненно и тревожно.
— Да, — с облегчением подтвердил Габриэлян. И добавил, правды ради: — Мне было очень-очень интересно.
— Но не приятно?
— Нет. Мама, я правда больше не буду.
— Если было приятно, я не накажу, — пообещал отец. — Мы просто поедем к Марьяну еще раз и ты с ним поговоришь. Порисуешь для него.
Отец никогда не врал.
— Нет, приятно не было. Только интересно. Па, а взрослым можно ставить опыты на животных?
Мама ушла в дом. Папа задумался, потом медленно сказал:
— Дело не в том, взрослый ты или нет. Это… это вопрос цены, понимаешь? Когда я был чуть постарше тебя, я убивал лягушек. Не для опытов и не для забавы, а чтобы есть. Случился неурожай, продукты экономили, а я рос как на дрожжах и все никак не мог наесться. И мы, мальчишки, ловили лягушек, змей, лесных голубей в силки и на клей… Нет, голубей мы носили домой, а вот змей с лягушками в солдатском котелке варили и ели.
— А рыба? — удивился Габриэлян.
— На рыбу снасть нужна, а лягушек бери просто в кепку… Я не о том, Вадим. Вольта и Гальвани ставили свои опыты сколько, триста лет назад? Тогда это было важное открытие. Тогда никто не знал, что по нашим нервам, как по проводам, идет ток. Сейчас нет смысла убивать лягушку, чтобы подтвердить это открытие. Если ради чего-то и стоит отнимать жизнь, даже у лягушки — то ради чего-то совсем нового и очень-очень важного.