Rigor mortis

— Сегодня он не приходил в себя, — сказал Карим. Помолчал и добавил: — Теперь уже скоро. Не сегодня-завтра. Держись.

Габриэлян кивнул, пожал на прощание Кариму руку. Закрыл дверь.

Он не собирался «держаться», потому что никуда не падал. Дед сегодня еще на шаг подошел к смерти, но от этого Габриэлян нисколько не чувствовал себя хуже. Вот пару недель назад пожелание было весьма в жилу: деда словно раскупорило, и спать он внуку не давал. Казалось, едва Габриэлян закрывал глаза, как раздавалось хриплое: «Са-а-ша-а! Я обосрался!».

Сашей звали его старшего сына, умершего совсем молодым, когда мама была еще девочкой. Призыв, санвойска, орор. Когда дед потерял связь с реальностью, начал называть Габриэляна Сашей. Интересно, почему. Пока был в сознании, вспоминал о сыне очень редко. Габриэлян добрался до старого семейного альбома — цифровые архивы сгорели, но прабабушка не верила в цифру и распечатывала снимки. Саша был коренастым, русым, курносым — похожим на бабушку и на свою младшую сестру. Габриэлян удался в отца: темные волосы, прямой нос, карие глаза. Светло-карие. Почти жёлтые. Ничего общего с незнакомым ему дядей.

Но дед, взывая о помощи, называл его Сашей. То ли вернулся сознанием в прошлое, то ли переместился в параллельный мир, где любимый сын выжил, а нелюбимого зятя и его кошмарного отпрыска никогда не было.

Габриэлян научился менять подгузники и обмывать старческий зад, не приходя в сознание. Он не злился и даже не досадовал, только удивлялся: желудок деда принимал не больше стакана «Биолакта» в сутки — откуда же такое фантастическое количество дерьма? Напрашивались шутки в дурном вкусе, но Габриэлян держал их за зубами, даже мысленно — главным образом потому, что они были отвратительно банальны.

Карим, приходя утром, неловко извинялся: как будто от него зависело, что газовые атаки дед устраивал преимущественно в ночные смены. Это просто чувство бессилия. Не перегорел, не втянулся в рутину. Медбрат предложил как-нибудь остаться на ночь, чтобы Габриэлян хоть немного отоспался перед дипломом, но денег платить сверхурочные у дипломника Габриэляна не было, принять помощь Карима на волонтерских началах гонор шляхетский не позволял, а платить за ночь по дневным расценкам не разрешали правила профсоюза, и за этим следили строго.

Вот тогда Габриэлян, набирая в инъектор свежую порцию нарбутола, каждый раз искал причину выпустить из инъектора воздух.

Можно ведь и не выпускать. Зашился, забыл, устал, бедный студент, все сразу навалилось — и диплом, и переход дедовой болезни в финальную стадию, ночей ведь не спал, а медбрат недосмотрел, недооценил уровень стресса, и вот вам пожалуйста, воздушная эмболия, ай-яй-яй, какое несчастье.