Как ни удивительно, но рейд устоял. Ребята завалили фиримору и даже не дали подохнуть Габриэлянову персу.
«Как дед?» — спросила в приватном окошке Миртл.
«Стабильно плохо. Спасибо, что перса не уронили».
«Всегда пожалуйста».
Дальше были довольно унылые коридоры, в которых копошились единичные инсектоиды. А после них — вентиляционная шахта, где этих тварей было просто несчитано, всех разновидностей — и «скакуны», и «боксеры», и уже знакомые кислотники. Трэш, «3872 орка». Не сразу и поймешь, как их берут, и, наверное, весь бы рейд полег там, но Панда заранее просмотрел проходилку и рассказал, что в шахте четыре турели, до них нужно добраться и активировать по очереди, и кому это делать, как не диверсанту?
Полезли вместе с Ашанти. Габриэлян играл человеком, в гибкости уступал веганской белой ящерице, так что полез к нижним турелям.
Тут-то его и накрыло. Не инсектоиды, звонок в дверь. «Скорая».
Габриэлян поставил турель на автоматический отстрел врага, снова включил «ауру боли», бросил в привате Миртл «труба зовет» и пошел открывать дверь.
Дед продолжал стонать.
— Когда вы ввели морфин?
— Полтора… почти два часа назад.
— Больше ничего не вводили?
— Нарбутол, сорок минут.
Врач убрала ампулу обратно в кофр.
— Извините. Сердце у него уже сдает… Дыхание сильно угнетено. Вторая инъекция сейчас может его просто убить.
Габриэлян видел по ее лицу, что ирония ситуации понятна ей полностью.
— Сколько он проживет, если вы ее не сделаете?
— Часа два, может, три. До утра, не дольше.
— И все это время будет страдать?
— Он не страдает, — сказала врач. — То, что он стонет… это рефлексы.
Дед издал особенно мучительный стон, в подгузнике снова забулькало. Запах пошел такой, будто дед разлагался заживо и извергал продукты распада.
— Вы уверены, что ему не больно? — «Ну и паскудная же у меня усмешка. Ну и паскудная же у меня рожа. Ну и паскудно же я щурю глаза…»
— Может, и больно. Но он не страдает. Лобные доли отключены, страдать нечему.
Габриэлян продолжал смотреть ей в глаза и усмехаться молча.
— Ша-а-а-ша-а… — прохрипел дед. — Са-а-а… ша…
— Я не имею права ввести ему эту дозу, — отрезала черноволосая врачебная дама.
— А если я дам расписку? Или — что я должен сделать?
Врач вздохнула, постучала стилом по планшету.
— Он подписывал отказ от эвтаназии?
— Да, — сказал Габриэлян.
— Значит, я не могу ни сделать укол милосердия, ни вызвать из Мортуария дежурную бригаду. Извините. Мне очень жаль.
Ристкомм на ее руке пропел сигнал.
— Простите, у меня вызов. Держитесь, Саша.
— Я Вадим, — зачем-то сказал Габриэлян. — Вадим Арович Габриэлян. Саша — это его старший сын.