Не слишком везет и появившейся на горизонте жизненной проходимости Бурратилло кукло-красотке Жальвиле. На свою кукло-голову она предварительно обучила оного полено- мальчиша любительской юриспруденции, чем несказанно обогатила его потенциальные возможности в грамматике тяжб и жалоб. Потому и исключительно не для корысти, а ради практики и в целях философского доказательства преобразования любой потенциальной вероятности в кинетическую жизненность, полено-мальчиш Бурратилло и настрочил орфографически выверенную гербоносную бумагу на кукло-пуделя Артёмона, якобы искусавшего оголенные полено-ноги оного. Что с того, если Артёмон предъявляет обеспокоенным полено-коленями судьям свои давно сточившиеся клыки, могущие по серьезному разжевать лишь приготовленную Жальвиной манную кашку? А также не относящийся к делу, но все же действительно проеденный молью до дырявости пудельный парик с кучерявостями? Кто будет верить натурально облезлому, престарелому пёсику и (уж тем более) подозрительно румяной на его фоне Жальвине? Неслабая денежно-материальная компенсация за понесенный ного-полено-ущерб неумолимо надвигается. И, разумеется, никак не в пользу хозяйки (отныне уже когдатошней) маленького аккуратненького домика с мезонином, который так приглянулся отдохнувшему в нем всего единожды Бурратилло.
Отныне он может отдыхать в указанном домике в любое время, потому как именно данный домик с прилегающей территорией и назначается в компенсацию полено-ножному ущербу. Однако практично поразмысливший о тяготах будуще-долгой жизни и ее неожиданных превратностях (особенно в свете неясно-причинно-ушедшей в вечное побирательство съемных квартир румяно-голубоглазой Жальвины) Бурратилло озабочивается своим личным будущим, а потому отдает странно-привалившую собственность в аренду подозрительно зажиточной черепашке Тротилле. Однако взаимовыгодное партнерство квартиро-сдаче-съемщиков почему-то не переходит в стадию долго-сотрудничества, ибо жутко обеспокоенный здоровьем опасно престарелой Тротиллы наблюдательный полено-мальчиш, презрев собственную выгоду ради человеко- и особенно черепахо-любия, решает, что полутысячелетней Тротилле будет гораздо удобнее проживать на полном травяном пансионе в частнокоммерческом террариуме «Черепаховый суп», чем самостоятельно готовить чаи и кофе из лепестков полевых лютико- цветиков. И, к тому же, ей - Тротилле - будет куда веселее, чем в одиночной тоскливости пруда, плотно-трехэтажно-клеточно соседствовать с приветливыми, такими же, как она холоднокровными сожителями - питонами, варанами и прочими добрыми гадами. Что может быть лучше и приятнее для старушечки Тротиллы, чем хотя бы напоследок познать чувство локтя добрых чешуйчатых соседей - гадюк, кобр и гремучих змей? От них, особенно от приятно говорливых, акцентно-шипящих иностранок, можно каждый день - да, впрочем, все дни и ночи напролет - узнавать что-то новое о чужих странах, акваториях, нравах и обычаях, которые, в силу своей ошибочной привязанности к единичному пруду, старенькая черепашка Тротилла уже никогда не сможет посетить.