– Скажи, – продолжал король, – обучение грамоте укрепило твою веру?
– Да, господин, – ответил я с наигранным жаром.
– В самом деле?
В его голосе прозвучало сомнение.
– Житие святого Свитуна, – сказал я, взмахнув рукой, словно от переполняющих меня чувств, – и истории Чада!
Я умолк, словно не находя достойных слов, чтобы выразить восхищение этим поразительным человеком.
– Благословенный Чад! – Альфред был счастлив. – Ты же знаешь, что люди и скот исцелялись благодаря его праху?
– Чудо, господин.
– Приятно слышать это от тебя, Утред, – сказал Альфред, – я рад, что ты обрел веру.
– Она дарует мне величайшую радость, – ответил я с честным выражением лица.
– Только с верой в Господа мы сможем противостоять датчанам.
– Именно так, господин, – отвечал я со всем пылом, какой сумел в себе отыскать, недоумевая, почему бы ему просто не назначить меня командиром флота и не покончить с этим.
Но король погрузился в воспоминания.
– Помню, когда я впервые тебя увидел, меня потрясла сила твоей детской веры. Она вдохновила меня, Утред.
– Рад это слышать, господин.
– Но потом, – он развернулся и нахмурился, – я заметил, что вера твоя ослабла.
– Господь испытует нас.
– Да! Это так!
Альфред вдруг поморщился. Он вечно был болен. Он лишился сознания от боли в день своей свадьбы, хотя, возможно, просто пришел в ужас, поняв, на ком женится. И потом его постоянно мучили резкие приступы боли. Хотя, как он однажды сказал, переносить эти приступы было легче, чем главную болезнь – чирьи. Вот они-то и были настоящим «эндверком», такие болезненные и кровоточащие, что по временам он не мог даже сидеть. Иногда чирьи проходили, но большую часть времени король страдал от болей в животе.
– Господь испытует нас, – продолжал он, – должно быть, он тебя проверял. Мне хочется думать, что ты прошел испытание.
– Уверен, что прошел, – сказал я серьезно, мечтая завершить наконец этот нелепый разговор.
– Но я все-таки сомневаюсь, назначать ли тебя командиром, – признался он. – Ты так молод! Правда, ты доказал свое рвение, выучившись читать, и ты благородной крови. Но ты по-прежнему больше любишь кабак, чем церковь. Разве не так?
От этих слов я онемел, во всяком случае на пару мгновений. Но потом вспомнил, что твердил мне Беокка во время своих нескончаемых уроков, и, не раздумывая, даже толком не понимая, что означают эти слова, произнес:
– Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и…
– …и говорят: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам»[11], – закончил за меня Альфред. – Ты прав, Утред, верно меня укорил. Слава Господу! Христа обвиняли в том, что он проводит время в кабаках, а я и забыл. Это же Писание!