Голос Кларка звучал холодно и без эмоций – я никогда раньше не слышала, чтобы он так говорил. Я вспомнила, как мягко он разговаривал со мной, когда я только приехала, и поняла, что это из-за меня. Я сильно прикусила губу и почувствовала, как слезы, которые давно стояли в глазах, вот-вот покатятся.
– Нет, – выдавила я, помотав головой, но Кларк снова заговорил раньше, чем я смогла сказать что-то еще:
– А потом Марджори тоже умрет, – сказал он, складывая руки на груди. – После того как убьет Карла. Слуги короля убьют ее в таверне. Ее нельзя оставлять в живых. Свидетелей проще убрать, чтобы можно было сделать вид, что вообще ничего не случилось. Конец.
– Ты не можешь так поступить.
Кларк долго молча смотрел на меня и наконец сказал:
– Я уже это сделал.
Он повернулся, вошел в дом и хлопнул дверью.
Я села в машину, руки так дрожали, что я только с третьей попытки вставила ключ в замок зажигания. И только когда завела автомобиль и проехала две улицы, припарковалась и наконец позволила себе заплакать.
Майя поглядела на меня через стол в кофейне Фласка. Озабоченность на ее лице плохо сочеталась с фиолетово-розовым цветом ее волос. Она отодвинула стакан с кофейным напитком со вкусом пряной тыквы. Шла последняя неделя августа – по мнению Фласка, это, видимо, означало наступление осени.
– Как ты? – она наклонилась ко мне.
– Нормально, – я отпила холодный латте.
Я сейчас всем так отвечала. Включая отца, если сталкивалась с ним в кухне или прихожей. Мы больше не устраивали кинопросмотры по воскресеньям в его кабинете, совместных ужинов у нас тоже не было, потому что теперь с нами был Питер. Отец стал больше занят, но периодически предлагал сходить куда-нибудь поужинать или угрожал новыми вестернами. Но меня не покидало ощущение, что все это он делал «для галочки». И хотя отец все время говорил мне, что еще не решил, будет ли участвовать в выборах, доказательства были достаточно очевидны. Так что я находила способы отвертеться от всего, что он предлагал. Говорила, что занята, или мы куда-нибудь идем с друзьями, или мне нужно на работу. Я не собиралась опять привыкать проводить с ним время, как будто он действительно останется здесь: было ясно, что он уже одной ногой за порогом.
С того момента, как рухнула наша дружба и мы с Кларком расстались, прошло две недели, показавшиеся мне двумя месяцами. Несколько дней я постоянно всем писала – и по отдельности, и в наш общий чат, – но поскольку мне никто не отвечал, прекратила. То, что мой телефон теперь все время молчал, только подчеркивало мое одиночество. Время от времени мне удавалось заставить Тома отвечать, но это длилось недолго. Он явно волновался, что таким образом нарушает верность Палмер, и быстро говорил, что ему пора идти. Я пошла на премьеру постановки «Летнего лагеря» и сидела в одиночестве на заднем ряду, оглядываясь в поисках своих друзей, но их нигде не было видно. Я почти не следила за сценой, осматривая театр в поисках Кларка, и, конечно же, мне десятки раз казалось, что я его вижу, а потом этот парень поворачивался и оказывался кем-то другим, а я чувствовала себя полной дурой оттого, что вообще могла перепутать его с Кларком. Но спектакль прошел без сучка и задоринки, и я была очень горда за Палмер, сидевшую в будке звукорежиссера.