Как недавно это было!.. Но где было ему знать в то утро, что судьба столкнет его с человеком, вырезавшим на черенке ножа свое имя?.. Что он дважды встретится с этим «S» в круге?
Мореходов помнил рукоятку до мельчайших подробностей. И теперь, рассматривая рисунок, найденный в кармане Тома Кента, он понял, что тогда не ошибся, что это были не случайные совпадения, а звенья одной цепи!.. Неизвестный звонил, чтобы точно знать, когда его не будет дома. И тогда он проник в его квартиру. Был ли это Том Кент? Едва ли… Да это, в сущности, и не имеет значения.
— Это вовсе не «S», а просто изогнутая линия. Изогнутая линия, которая переворачиваясь, открывает… — Он подумал об этом еще позавчера, на «сахарной голове». Теперь же этот рисунок не оставляет сомнений в том, что и ручка ножа открывается: в ней тайник. А в тайнике был план — тот самый, — что нарисован на листке, вырванном из блокнота.
Это объясняет все: и появление «Фэймэза», и нападение на «Бриз». И понятно, почему в его квартире кроме ручки ножа ничего не тронули: предстояла широко задуманная операция, и задание было дано точное — выкрасть план, не оставив следов. И нужно отдать справедливость — сделано было здорово. Единственная осечка: дверной замок… Но агент не мог знать, что он «с характером».
На чуть посветлевшее небо с запада наползали тучи. Ртутный столбик барометра упал. Ничего не получится из предполагавшегося на сегодня похода…
— О чем, капитан, задумался?
— А, это ты, старина?.. Да вот — о замках. Выходит, понимаешь, что неисправные иногда лучше исправных.
— Как так?
— Пошли, расскажу… Кстати — не буди утром команду. Пусть отоспятся. Да и Ермоген Аркадьевич пусть отдохнет как следует.
— Добро. А старик мировой! Одно жаль — не моряк.
— Ну-у, это еще как сказать!.. Такого, брат, плавания, чтобы три четверти века тянулось, никто еще не совершал.
* * *
— Ермоген Аркадьевич, у вас на манжете пуговица оторвалась. Дайте пришью.
— Спасибо, Валя… Это не пуговица: я вчера запонку потерял.
— Ой, как же так? Ту самую, серебряную, память об отце?
— Ту… — Стожарцев грустно улыбнулся, посмотрев на пустые петли манжета.
— А когда вы заметили, что ее нет? — спросил Дима.
— Когда выходили из нижней галереи. Я отвык от крахмальных манжет, они мне мешают. Хотел заправить ее в рукав и увидел, что нет запонки… А когда я ее потерял, — Стожарцев пожал плечами, — qui lo sa?[21] — Кто это может знать?
По стеклу иллюминаторов стекает дождь. Мелкий, противный — он льется из свинцовых, низко нависших, совсем ленинградских туч. И кажется, конца краю ему не будет…