Шепот Ши становился все более путаным и нелепым. Брон оторвал от себя ее сухие руки, передвинулся.
– Кончай бредить, – потребовал он, чувствуя раздражение и усталость. За человеческую роль ставлю пять с плюсом. Люди так же философствуют, витийствуют… Какой Дух? Если на то пошло, то они и Сына-то не знают, все перед Батей ссут… Батя отлучился, и ссут…
– Знают-знают, – возразила Ши уже обычным голосом. Она запахнула на груди импровизированную шаль. – Очень хорошо знают – как ему хреново пришлось. Как вставили и кинули. Впрочем, проехали. Ты запомни три вещи: во-первых, думай только про себя. Потому что во-вторых: они, – Ши махнула в сторону романса, – декорация. И я отныне тоже декорация. А спектакль – твой. Типа бенефиса. Для этого в третьих: помни, что я сказала. Я, будь у меня время, молчала бы, как рыба, но с собой не утащишь… пользуйся!
– Ну-ка, давай, раз люди, – Брон, которому надоела вся эта дрязготня, опрокинул Ши на доски. – Ты ведь не против, чтобы я попользовался? Да? Не против?..
– Жалко мне, что ли, – ответила Ши. Она сдернула шаль, перекинула тряпку через шею Познобшина и резко рванула его на себя.
* * *
…Вавилосов, задыхаясь, влетел в здание станции, бросился к кассе.
Но он опоздал, его опередили. Возле окошечка сгорбился детина, одетый в дерюгу. Он размеренно, неспешно извлек из лохмотьев глиняную свинку: копилку. Достал молоток и с силой тюкнул в шершавый пятачок. Посыпались монеты.
"Ч-черт," – проклял его Вавилосов, приплясывая и поглядывая на часы.
Свистнула электричка.
– Р-ряз… Д-вяя… Ть-ть-ри… – упоенно считал копун, свалившийся на голову Устина. – Чча-ты-ре…
Вавилосов отчаянно выругался и выскочил на улицу. Он не успел: поезд, вскрикнув, снялся с места и медленно устремился к изумрудной звезде Семафор.
Не зная, что делать, Устин вернулся в здание. Он готов был убить замшелого идиота, который приперся с копилкой. На хрена ему вообще билет?
Скопидом обернулся. Вавилосов узнал Выморкова.
Брат Ужас разжал левую ладонь, и черепки вперемежку с монетами запрыгали по полу.
– О-осемь… Дь-дь-де-евять… – Выморков двинулся к Устину, сжимая молоток.
В огороде Вавилосова росла капуста и картошка, цвели пионы и астры, кустилась смородина, белели стволы яблонь. Теперь клумбы и грядки были безжалостно истоптаны и разрыты. Щедрая растительность надежно скрывала землекопов от случайных глаз. Впрочем, особенно смотреть было некому, лето кончалось. Грунтовая дорога оставалась пустынной: дачники разъехались; продовольственный же магазин, притягивавший местное население, находился совсем в другой стороне. Вторя своим пенсионным хозяевам, перебрехивались невидимые дворняги и лайки, в редком петушином крике прорывалось общее сонное сумасшествие.