Горобиц съежился в углу, изо всех сил стараясь напустить на себя хитрый и загадочный вид, но это ему не очень удавалось: зубы стучали. Кого он пытался изобразить – непонятно; впрочем, никто и не спрашивал, возбуждение нарастало. Ши развлекалась с карточной колодой: тасовала ее, гнула и ломала карты, веером раскладывала грифов и русалок. Ее лицо заострилось, и Брон вспомнил о сроке, который она называла: месяца два. Сомнительно.
Джокер, забытый, лежал под столом, покрытый пылью.
– Что же ты не наряжаешься? – осведомилась Ши, не поворачивая к нему головы.
– Некем.
– В Бога не веришь?
– Верю.
– Правильно делаешь, – пробормотала Ши, вытягивая бубновую русалку и вглядываясь в карточные глаза.
– А чего ты сама-то ждешь? Начинай, пока они совсем не свихнулись… Кто ты там – Изида? Лилит?
– Всего лишь Ши, – вздохнула та, отодвинула карты и встала. – Что ж, ты прав – пора. Сиди здесь. Я позову.
Она вышла.
Выморков сунул в топку последнее полено: здоровое, сучковатое бревно. Оно не лезло, Брат Ужас отступил и с силой втолкнул его ногой в самый жар. Огненные мухи хищно посыпались на пол.
– Принеси воды, – попросил Выморков Холомьева.
Тот ответил надменным взглядом и отвернулся.
– Ну, ты принеси, – нахмурился Брат Ужас и шагнул к Познобшину. – Два ведра. Мне отойти нельзя, у меня тут алтарь.
Брон взял пустые ведра и пошел к колодцу, жалея, что не с кем встретиться.
Он их уже наполнил, когда услышал голос Ши, шедший сверху. Брон обернулся и увидел черную фигуру на фоне багровой полосы закатного неба. Ши стояла на крыше, ухватившись за флюгер. Она пыталась придать своей позе торжественность, но необходимость за что-то держаться сводила ее старания на нет.
– Позови остальных! – крикнула Ши.
Брон побежал. Ворвавшись в комнату, он с грохотом поставил плеснувшие ведра и выдохнул:
– Выходите во двор… на вечерю…
– На тайную? – строго спросил Холомьев, останавливаясь.
Выморков отряхнул ладони от древесной трухи и направился к выходу. Но вспомнил о Горобце, вернулся, схватил за руку:
– Пойдем!
– Куда? Куда? – зачастил тот, с ужасом вжимаясь в угол. Познобшин понял, на кого он стал похож: на старого, седого сатира, которого долго и беспощадно били.
Брат Ужас, не вдаваясь в объяснения, дернул и выволок Горобца из дома. Ши стояла, чуть пригнувшись. За ее спиной струился ровный столб мутного дыма. Выморков повалился на колени и ударился челом в листья подорожника. Горобиц отполз под яблоню и приник к белому стволу; Холомьев, полный достоинства, стоял в стороне от всех и ждал не то покаяния, не то аплодисментов.