На миг она решилась так и оставить. Позволить Амосу вернуться к обычной манере. Так было бы проще. И, казалось, более уважительно.
Так поступил бы Холден.
– Я должна знать, в порядке ли ты, – сказала она.
– Честно говоря, мне не до…
Она подтянулась к нему вплотную, почти нос к носу. Не улыбалась, и он тоже.
– Я не спрашивала, охота ли тебе поговорить. Я сказала: «должна знать». Каким бы кораблем я ни командовала, если ты летаешь на нем, значит, мы с тобой честно и открыто обсуждаем твое психическое состояние. Я тебе не подружка и не нянька. Я тебе говорю, как это будет. Мы оба знаем, что происходит, когда ты слетаешь с катушек, и я не собираюсь делать вид, что ты – больше или меньше, чем ты есть. Значит, когда я говорю: «должна знать, в порядке ли ты», – это приказ. Все ясно?
Амос сжал челюсти, глаза у него помертвели. Бобби не отступила. Когда он улыбнулся, улыбка не была пустой и дружелюбной маской. Такого Амоса Бобби еще не видела.
– Мне грустно, Бабец. Я зол. Но я в порядке. Погибнуть в бою для нее тоже хорошо. Это я сумею пережить.
Бобби позволила себе отплыть от него. Сердце стучало немного чаще, чем хотелось бы, но на лицо она сердечных чувств не допустила.
– Ну и хорошо. Бери команду и пройдись по кораблю. Перед ускорением я вас предупрежу.
– Так я пошел, – кивнул Амос. И почти сразу добавил: – Знаешь, из тебя выйдет хороший капитан.
– Подобные же волнения сопровождали Союз перевозчиков со дня его основания, – говорила Кэрри Фиск. Она раскраснелась, резко жестикулировала, и голос гневно звенел на каждом слове. На ней были бежевая с черным блузка и зеленая нарукавная повязка, символизировавшая с некоторых пор солидарность против террористов и за Лаконию с верховным консулом Дуарте. – Союз заявлял своей главной целью стабильность и безопасность. В том, чтобы позволить ему управлять пространством Кольца, был здравый смысл. Но в ту же минуту – минуту! – как кто-то позволял себе усомниться… Бомбардировка. Похищение. Убийство. Невообразимое лицемерие! Небывалое.
Интервью вел молодой человек, по-видимому, хорошо известный системе Сол и Медине. Он кивал и поглаживал подбородок в манере древнего мудреца, внимающего глубокой мистической истине. На фоне его серьезности Фиск выглядела еще более грозной.
– А теперь, по вашему мнению, ситуация стабилизировалась? – спросил ведущий.
– Можно надеяться, что так, – сказала Фиск, одновременно отрицательно качая головой. – Когда я вижу, какое терпение выказывает нынешняя администрация и каким насилием на него отвечают, мне… нет, это, конечно, не гнев. Стыд. Мы называли себя цивилизацией, культурой, а все, что мы можем предложить, – этот вот бандитизм. Мне остается только надеяться: людям, поверившим, что такие дела оправданны, тоже стыдно за свою глупость.