— Какая брошка, Рина?
— Бриллиантовая. Один крупный и семь мелких. Я посчитала. Главное — никому ни слова!
— Эту брошку, Рина, я ей подарила на прошлое Восьмое марта, стоила она десять рублей.
— Врешь! — уверенно сказала Рина.
Татьяна рванулась вперед, обогнула застывших в изумлении Лялю и Леонида и побежала прочь с вокзала. Леонид догнал ее уже на улице. Схватил за руку, повернул к себе и с силой прижал ее лицо к своему плечу. Она смотрела через его плечо на площадь Киевского вокзала, на баулы, тюки, тележки, на молоденького милиционера в сбитой на затылок летней фуражке, на людей, которые уезжали и приезжали, делая это как-то легко, весело, между прочим, которые провожали без сожаления и прощались без печали, и все это — баулы, тюки, тележки, люди, молоденький милиционер — отражалось в ее глазах, как в лужицах, наполненных до краев прогорклой московской дождевой водой.
— Плохо? — спросил Леонид.
— Плохо, — ответила она. — Одним домом меньше.
Подошли остальные.
— Ну что, — сказал Арик. — Давайте к нам. Посидим, выпьем, как люди.
Леонид посмотрел на Татьяну. Она покачала головой.
— Мы домой. — Он развернул ее и повел прочь, держа, как ребенка, за воротник платья.
— Я не хочу домой, — вдруг сказала она.
Он остановился:
— Гулять?
Она кивнула, глядя на его расплывающееся лицо сквозь слезы, которые все дрожали и дрожали у нее в глазах и никак не могли пролиться, не хотели дать ей освобождения.
Они перешли мост, переулками добрались до Арбатской площади и на бульварах свернули налево.
— Хочешь мороженое? — спросил Леонид.
— Хочу.
— Крем-брюле?
— Крем-брюле.
Она ела мороженое очень медленно, как будто нехотя погружая палочку в липкую коричневую слякоть.
— Вкусно?
— Вкусно. — Она облизнула палочку и сунула стаканчик ему в руки. — Гадость какая! Меня сейчас стошнит! — и неожиданно улыбнулась.
— Играем? — спросил он.
Она укоризненно посмотрела наверх, будто он сказал что-то недозволительное, увидела очень серьезное лицо и неуверенно кивнула.
— Что это? — Он показал на какой-то дом.
— Это Париж.
— Париж? Почему?
— Ты что, не понимаешь? Так в Париже бывает, видишь, улица входит прямо в дом. Как будто не дом на улице строили, а улицу для дома.
— А ты что, была в Париже?
Она засмеялась:
— Была.
— Когда?
— А ты не помнишь? В прошлом году мы отдыхали в Ницце и заехали в Париж за покупками. Ты купил мне желтые бриллианты. А вот здесь я жила в XV веке.
— Этот дом в середине прошлого века построили.
— Какая разница! Есть такие места, где ничего никогда не меняется. Воздух остается. Тут, наверное, ступала нога Ивана Грозного.