Ложки тоже были удивительные — серебряные, с ярко-синими эмалевыми попугаями вместо ручки. И печенье — крошечные нежные бисквитики, обсыпанные сахаром, и конфеты с орешками в золотой фольге, и пирожные с заварным кремом…
Рина за стол не села. Суетилась — довольно, впрочем, бестолково — вокруг. Подливала чай, переставляла блюдца, бегала за печеньем и бормотала, бормотала, бормотала.
— Мамочка у нас молодец, — бормотала Рина, крутясь вокруг Капы. — Мамочка у нас еще на арфе играет. Мамочка у нас творческая натура. Шура сказала: «Капочке непременно надо учиться. Капочка не должна работать, Изя и так много получает». А Мура сказала: «Капочка слабенькая. Капочке надо помогать. У Капочки и так много дел. И портниха, и парикмахер, и уроки. Ну и что, что Изя устает. Изя мужчина, он должен работать. Ну и что, что Рина учится. Рина уже взрослая, она может по дому». А Шура сказала: «Зачем Рине новое платье? Рина и в этом проходит. А Капочке нужно платить за уроки». А Мура сказала: «Неужели у Изи не хватает Рине на платье? Он такой обеспеченный мужчина!» А я сказала: «Зачем мне новое платье? Можно же это зашить!» — И она потянула за рукав с прорехой.
— Скажи Шуре и Муре, чтобы не лезли в чужой карман и в чужие дела! — сухо оборвала ее Капа, и Рина как будто уменьшилась в размерах. — И будь добра, если тебя не затруднит, принеси, наконец, лимон! — И Рина исчезла. Капа улыбнулась и повернулась к Татьяне: — Я так волнуюсь за свою девочку! Я буду счастлива, если найдется человек, который станет для нее опорой в жизни! — сказала она, засовывая в помадный ротик эклер.
И Татьяна поняла, как не терпится Капе избавиться от Рины, от необходимости думать о ее платьях, входить в ее проблемы и расстройства, болезни и настроения, видеть унылую фигуру, терпеть бесконечное бормотание. Как не терпится ей избавиться от этого счастья — иметь рядом взрослую дочь.
Когда прощались, Капа церемонно протянула Татьяне коготки:
— Приходите! Риночка так вам рада! И на дорожку!
Она подошла к роялю, подняла грудь и внятно сказала:
— Михаил Глинка. «Дорожная». Исполняется впервые. — Подумала и добавила: — Колоратурным сопрано.
Рина тихонько убирала со стола.
— Она ей не родная? — спросила Татьяна, когда они с Леонидом вышли на улицу.
— Почему? — удивился он. — Родная.
— А как же тогда… Почему она ее не любит?
— Не любит? — опять удивился он. — Не замечал.
Он действительно не замечал. Для него эти отношения были так же привычны, как привычна его дружба с Лялей и то, что его мать, Марья Семеновна, никогда не делала между ними различий.