— Как ты думаешь, если к нам придет английская королева или Леонид Ильич Брежнев, она тоже скажет «Здрассьти!»? — смеялся Леонид.
Татьяна виновато улыбалась.
С Лялей — другое дело. Лялю мать почему-то считала своей. Принцип отбора был неясен. Трудно было предположить, что в выборе матери играла роль Татьянина привязанность. На такие мелочи мать внимания не обращала. Однако интуиция ее не подводила.
Катька немножко поскандалила по поводу того, что в ее комнату втиснули еще одну кровать и тем самым сильно ущемили личную свободу, но быстро утихла. Стало ясно, что никуда Евдокию Васильевну больше не переселят. Все пошло своим чередом. Только Леонид ей очень мешал. Все время попадался на пути. Свет в туалете не гасил. Пол в ванной заливал. Сковородку сжег. Денег нет, а сковородки жгут. Картошку принести не допросишься. И по вечерам велят звук в телевизоре выключать, ему, видите ли, звук мешает формулы царапать. Сидит и царапает. Сидит и царапает. А у Таньки приличного пальто нет.
— Ты меня простишь? — как-то спросила Татьяна Леонида.
— Давно простил. За все и навсегда.
Он улыбался своей насмешливой улыбкой, но ей казалось, что улыбку вырезали из глянцевой бумаги и приклеили к его лицу.
С годами каждый из них обрастал своей скорлупой. Ляля с Мишей стали тяжелы на подъем, из своего Юго-Запада выбирались редко. По вечерам Ляля бежала домой, кормила Мишу и Марью Семеновну. Миша читал газеты, потом сидел на кухне, смотрел, как Ляля возится с кастрюлями. По выходным ходили на рынок, делали генеральную уборку, Ляля готовила обед на неделю вперед.
Витенька с Аллой делали реверансы. Так Татьяна говорила. А эти двое и вправду вечно сюсюкали, оттопыривали пальчики, называли друг друга идиотскими прозвищами — какими-то Рыжиками, Коржиками, Мурзиками. В разговоре жеманничали, ничего не говорили прямо, все — намеком, намеком, подергивая бровками и поводя глазками. Когда приходили в гости, Алла еще на пороге слегка подпрыгивала и делала маленький книксен, а Витенька шаркал округлой ножкой, оттопыривал округлый задик и чмокал мимо щеки. Потом Алла долго приглаживала у зеркала идеально уложенные волосы, а Витенька поправлял платочек в нагрудном кармане. Он сам шил галстуки и платочки диких химических расцветок и страшно этим гордился.
— Когда Рыжий идет по улице Горького, это… — Витенька жмурился, и Татьяне казалось, что сейчас он поцелует кончики пальцев. — Это… фантастика! Смотрят все!
К себе, впрочем, не звали. Однако в общих забавах на чужой территории участвовали охотно. Однажды Катька потребовала, чтобы ее 7 ноября повели на демонстрацию.