У Катьки была взрослая любовь, с которой она познакомилась в метро и которую скрывала от родителей. А от Павлика не скрывала. Павлику можно и помучиться. Она была коварная, эта Катька. Ляля предрекала ей стезю роковой женщины.
— А я? Я забочусь? — спрашивал Павлик, замирая.
— Ты… — Катька задумывалась. — Ты заботишься, — говорила она неуверенно.
— Ты скажи, что надо, я сделаю!
— Прочти «Поднятую целину» и статьи Ленина о Толстом, ладно? Потом расскажешь.
Татьяна улыбалась и отходила. Тянулась к телефону — рассказать Ляле, — но отдергивала руку.
Павлик появлялся в кухне.
— Татьяна Николаевна, Катя просила чаю и чего-нибудь поесть.
— Ну, как вы там занимаетесь?
— Хорошо занимаемся. Вы представляете, у Кати экзамены на носу, а он: «Приезжай! Приезжай!» Куда «приезжай»? Ей заниматься надо! Совершенно о ней не заботится! У него фамилия Нехорошев. Это очень плохо его характеризует, правда?
— Правда, — говорила Татьяна и клала на тарелку еще один бутерброд.
На экзамены ходили втроем: Татьяна, Леонид и Павлик, успевший к тому времени благополучно срезаться в какой-то технический вуз, получивший взбучку от родителей и полностью переключившийся на Катькино поступление. Катька убегала на экзамен, а Татьяна, Леонид и Павлик стояли под окнами. Ляля приехала утром в день первого экзамена, постояла с ними полчасика и исчезла. Когда хватились, ее уже не было. Больше не приезжала. На устной литературе Катьке досталась «Поднятая целина» и статьи Ленина о Толстом. «Вы очень хорошо знаете текст», — сказала Катьке старенькая экзаменаторша. Павлик, услыхав столь лестную оценку, налился малиновой гордостью.
— Да брось ты! — Катька дернула его за ухо. — Она просто глухая. По возрасту.
«Зараза!» — подумала Татьяна.
Триумфальное Катькино поступление — две четверки, две пятерки — отмечали на даче. Ляля испекла любимый Катькин «наполеон». Сказала тост.
— Катерина! — сказала Ляля. — Ты у нас — луч света в темном царстве. Потому что ученье — свет, а неученье — сама понимаешь. Жалко только, что ты так и не прочитала статьи Ленина о Толстом. Но ты не волнуйся, мы это дело исправим, мы их тебе подарим на первое сентября. Ну что, вздрогнули?
И они вздрогнули. И Ляля тоже вздрогнула. И положила всем селедку под шубой. И раздала по ломтю серого подмосковного хлеба. Только в тот момент она была не с ними и не здесь.
…На дачной кухне Ляля с Татьяной моют посуду.
— Лялька, — говорит Татьяна и полотенцем отгоняет мух, — что с тобой?
Ляля молчит. Тыльной стороной мокрой ладони убирает со лба прядь волос.
— Лялька, — говорит Татьяна, и голос ее дрожит. — Ну скажи ты мне! Что-то со здоровьем?