Я хотела тут же стереть ее послание, но потом подумала, что лучше его сохранить — оно заполнило голосовую почту, и там уже не осталось места для новых сообщений.
Моя куртка все еще висела над ванной, совершенно мокрая. Я надела джинсовую куртку, натянула вязаную шапку, сунула ноги в шлепанцы, карточку — в карман и, дрожа всем телом, отправилась к египтянам за кофе по соленой тропке, проложенной в грязном снегу. Рождественский декор египтяне успели убрать. На газетах стояла дата — 28 декабря 2000 года.
— Ты уже много задолжала, — сообщил один из молодых египтян, указывая на клочок бумаги, приклеенный к прилавку. Парень был похож на болонку — маленький, смышленый и шустрый. — Сорок шесть пятьдесят. Прошлой ночью ты купила семь мороженых.
— Правда? — Он мог и обманывать меня. Я бы все равно не уловила разницу.
— Семь порций мороженого. — Качая головой, он протянул руку за пачкой ментоловых сигарет для следующего покупателя. Я и не собиралась спорить. Египтяне — это не аптекарши из «Райт эйд». Так что я сняла наличные в банкомате и оплатила свой долг.
Дома я обнаружила на кухонном столе семь стаканчиков того, старого «Хааген-Дац». Я должна была приложить большие усилия, чтобы выдрать их из глубин морозильной камеры бакалейной лавки: хрустик «Кофе-тоффи», ванильная помадка, малиновая помадка, изюм с ромом, земляничное пралине, пралине-бурбон с орехами пекан и арбузное мороженое. Все растаяло. Может, я ждала гостей? Китайская еда на кофейном столике намекала на какое-то застолье, но, похоже, я заснула или не справилась с палочками и все бросила. Пока я спала, вся квартира провоняла фритюром. Я приоткрыла на несколько дюймов окно в гостиной, села на софу и принялась за второй кофе. Один за другим я брала в руки испачканные жиром контейнеры, пыталась угадать по запаху, что в нем, открывала крышку и смотрела, правильно ли я отгадала. То, что я приняла за свинину с рисом, оказалось скользкой лапшой ло-мейн с ломтиками моркови и лука и крошечными креветками, похожими на лобковых вшей. Ошиблась я и насчет брокколи под чесночным соусом. Тот контейнер был полон желтых цыплят-карри. Белый рис обернулся яичным роллом с капустой. Еще там были контейнеры с овощной смесью и жареными ребрышками. Когда я наконец наткнулась на рис, он оказался бурым. Я попробовала его пальцами. Он был странный — мягкий и холодный. Пока я его жевала, зазвонил телефон. Я знала: это Рива, наверняка она хотела убедиться, что я все поняла насчет похорон. Она желала услышать от меня обещание, что я приеду ради нее, что приеду вовремя, желала, чтобы я сказала, как сильно сожалею о кончине ее матери — мне не все равно, я чувствую ее боль и сделаю что-нибудь для облегчения ее страданий, да поможет мне Бог.