— Здесь так много конфликтующих смысловых уровней, и это замечательно, — сказал бородатый ассистент.
А потом, просто желая меня унизить, профессор, женщина с длинными восковыми волосами и грубыми украшениями из серебра, спросила, сколько я заплатила за мою обувь. Сапоги из черной замши на шпильке стоили почти пятьсот долларов. Это была одна из многих покупок, которые я делала, чтобы заглушить боль от потери родителей или то, что я тогда испытывала. Я отчетливо помнила все это, все надутые, недовольные лица в том кабинете. Одна идиотка сказала, что я «сломалась под взглядами мужчин». Помню тиканье часов, когда все смотрели на меня.
— Пожалуй, этого достаточно, — заключила наконец профессор. Мне было разрешено сесть на место. В окне я видела, как плоские и широкие желтые листья летели с единственного дерева на серый цемент. Я бросила этот семинар, мне пришлось объяснять консультанту, что я хочу более глубоко изучать неоклассицизм, и перешла на семинар «Жак-Луи Давид: Искусство, Добродетель и Революция». «Смерть Марата» была одной из моих любимых картин. Мужчина, убитый кинжалом в ванне.
Я вышла из-под душа, приняла амбиен и два бенадрила, накинула на плечи пахнувшее плесенью полотенце и вернулась в гостиную проверить телефон. Он уже достаточно зарядился, можно было включить. Оказывается, я набирала номер Тревора и еще один непонятный мне — 646, вероятно, номер Пин Си. Я стерла его, приняла риспердал, натянула серый свитер грубой вязки, легинсы, которые выудила из кучи грязного белья в коридоре, снова надела шубу, сунула ноги в шлепанцы и стала искать ключи. Они оказались в замочной скважине двери.
Была середина дня. Об этом свидетельствовали плывшие над головой облака, похожие на смятые, несвежие простыни. Внизу, в холле, я игнорировала осторожное предупреждение консьержа насчет метели и прошмыгнула мимо, к исчезающей тропинке между снежными сугробами, выросшими на тротуаре. Вокруг все притихло, но воздух был сырой и кусачий. Еще одна такая метель, и весь город исчезнет под снегом. На углу я обогнула юркого шпица в вязаном свитере и его хозяйку; в этот момент песик задрал ногу и помочился на гладкий как стекло лед на тротуаре. Я услышала шипение горячей мочи, прожегшей лед; на миг из ямки взметнулось облачко пара и тут же растаяло.
Египтяне не особенно жаловали меня вниманием, когда я вошла в лавку. Просто кивнули, как обычно, и вернулись к своим сотовым. Я подумала: это хороший знак. Что бы там я ни вытворяла под инфермитеролом, с кем бы ни прыгала и как бы бурно ни «тусовалась», но в лавке я вела себя не так плохо, чтобы заработать их особое внимание. Как говорит пословица, я не гажу там, где ем. Я сняла деньги в банкомате, налила себе два кофе, размешала сливки и сахар, взяла упаковку бананового хлеба, стаканчик органического йогурта и твердую как камень грушу. У прилавка встали в очередь три девчонки в спортивных костюмах из школы Бриарли. В ожидании своей очереди платить я посмотрела на газеты. Кажется, ничего особенного не происходило. Стром Термонд обнимал Хиллари Клинтон. Стая волков замечена в районе Вашингтон-Хайтс. Нигерийцы, привезенные нелегально в Ливию, возможно, скоро будут мыть посуду в твоем любимом бистро в деловой части города. Джулиани заявил, что словесное оскорбление копа следует рассматривать как преступление. Было 3 января 2001 года.