Прерву письмо строфами из баллады:
Мне не держать в руках ружье —
Глаза мои темны,
Но сердце зрячее мое
Не терпит тишины.
Быть может, песенка моя
Придется ко двору!
А если надо будет — я
Со зрячими умру…
Комиссар задумался: никакой закон, тем более в военное время, не имеет такой статьи, которая разрешала бы зачислить в армию слепого человека. Но комиссара покорило неслыханное мужество паренька, и он приказал зачислить его в штат бригады, определить в музыкальный взвод и поставить на довольствие. Вот передо мной лежит, как документальное доказательство, его продовольственный и денежный аттестат за номером 1417, где, кроме всего прочего, обозначено: «Денежное содержание — 11 рублей 50 коп. в месяц…»
После кровопролитных боев бригаду отвели в оборону. И Миша Попов шагал из землянки в землянку, из окопа в окоп по всем подразделениям бригады, играл на баяне, веселил солдат, разгонял «окопную тоску». Снова приведу строфы из песни:
Поднявшись спозаранку,
Товарищ наш слепой
Все хоДит по землянкам
Натоптанной тропой.
На черный ящик сядет:
— Концертик, что ли, дам?
— Ремень к плечу приладит,
Ударит по ладам.
Над прибережной кручей
На ветлах воронье.
Баян ты мой певучий,
Оружие мое.
У края жизни смело
Лады баяна тронь,
И, кажется, запела
Далекая гармонь.
Мила она, как вести
О дальней стороне.
Как вести о невесте,
О друге, о жене.
И кажется в небесной
Холодной вышине
Душа летит за песней
К потерянной весне.
Та песенка простая
Понятна и близка,
И тает, отлетая,
Окопная тоска…
«Помню, — пишет мне Птицын, — встречу с поэтом Алексеем Сурковым. Мне позвонил Киреев и пригласил в политотдел. От нашего блиндажа до политотдела метров двести — дорога по березовому леску с мелкой еловой порослью. В политотделе ждали редактор бригадной газеты Большаков, секретарь парткомиссии и еще кто-то. Нас предупредили, что в бригаду прибыл Алексей Сурков. Конечно, встретили мы поэта дружно. По-фронтовому собрали стол, выпили помаленьку из солдатской кружки. Завязалась беседа о фронтовой жизни, шли рассказы о боевых эпизодах. Сурков прочитал свои стихи. Настроение было приподнятое. Развеселились. Я предложил пригласить нашего баяниста. В землянку пришел Миша Попов, здесь Сурков с ним и познакомился. Миша играл полонез, а затем запел песню Суркова: «Пой, гармоника, вьюге назло, заплутавшее счастье зови. Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви…» Мне кажется, что первым эти стихи перевел на музыку Миша Попов. Он часто играл потом эту песню в окопах, солдаты подпевали. Какой композитор считался автором музыки — я не знаю, мы пели ее на свой мотив.