— Не потерять бы дороги, — думала молодая, уставшая от работы женщина. — Ведь если провалишься в придорожный сугроб, тебя уже никто не спасёт. В лучшем случае на следующий день найдут закоченевшее тело. Если, конечно, волки не сожрут, — шла и горько размышляла уставшая и замерзающая Амалия.
Дома доченьки — Берта (она родилась в 1938 году) и Ирма (1940 года рождения) — уже заждались мамочку. Они ждут её и молочко, которое мама иногда приносила с работы. Амалия шла и невольно отгоняла от себя страшные мысли, слёзы застилали ей глаза, а конца дороги не было видно.
— Неужели я сегодня не дойду, неужели это мой последний вечер?.. А как хочется жить… Как я люблю свою семью, — не давали покоя жуткие мысли.
Вдруг её нога ударилась об какой-то твёрдый предмет. Амалия остановилась и сквозь жуткую мелодию завывающего ветра раскопала в снегу кожаный портфель. Открыв его, в слабых лучах лунного света, пробивающихся изредка сквозь снежную пелену, она увидела деньги. Портфель весь был забит денежными купюрами. Девушке сразу стало понятно, что это председатель колхоза, скорее всего, проезжал на лошадиной упряжке — санях из райцентра — и случайно обронил этот бесценный груз. Там была зарплата за всё время страды колхозников и денежки на закупку самого необходимого для нужд сельскохозяйственного предприятия. Шёл сороковой год двадцатого столетия, и за подобную утрату председателю грозил скорый суд и расстрел. Это Амалия понимала точно и ясно. Это была реальностью того тяжёлого предвоенного времени, тех суровых нравов и законов. За любую, даже мелкую провинность можно было получить суровое наказание или поплатиться свободой, а может быть и жизнью.
— Теперь я точно должна дойти, во что бы то ни стало дойти. Теперь от меня зависит жизнь не только моих деток, — думала молодая труженица колхоза. — Я должна спасти себя и жизни других людей, — стучали мысли в висках.
Когда энергии жизни, казалось, уже стали покидать её тело, Амалия увидела на горизонте мерцающие тусклые огоньки деревенского освещения. Это придало ей сил. И вот она уже у избы председателя колхоза. Двери тогда никто не запирал. Амалия толкнула скрипучий заслон, отделяющий её от лютой зимней непогоды и неминуемой смерти на морозе. В домашнем тепле старенького деревянного дома её сразу стали покидать последние силы.
Тепло было только от печки, а атмосфера внутри дома, казалось, была ледяной и ужасной. Ещё страшней, чем на улице. Уже почти теряя сознание, Амалия услышала рыдание детей и зычный вой и причитания Прасковьи — уже не молодой председательской жены, растрёпанной и всклокоченной в экстазе безумия и тоскливой безнадёги.