— Дюльфер свободен.
Минута, две, три, тогда я не думала о времени, все было хорошо и шло по плану, не было никаких причин, чтобы что-то этот план могло нарушить.
Сверху раздался грохот падающих камней. Я вжалась, нет, я просто вросла в стену, потому что мимо меня с грохотом полетели камни.
— Камни, — крикнула я настолько громко, насколько хватило силы моих легких.
И наступила тишина.
— Володя, ты жив?
Тишина.
— Вова, — я кричу, разрывая свои легкие
— ова-ова —ова — отвечают мне горы и тишина. Пока я пребываю в растерянности и соображаю, что мне делать раздается Вовкин голос:
— Мне ногу оторвало.
Я отстегиваю самостраховку и лезу вверх. Нет, я не лезу, я бегу вверх по скалам. И даже не бегу, я лечу. Мои ноги догоняют руки, а глаза не успевают разглядеть быстро меняющийся рельеф. Вовка лежит в углублении скалы. Нет, нога на месте, просто все, что ниже колена, это штанина, заполненная месивом из осколков костей, связок, мяса и крови.
— Инвалид на всю жизнь.
Вовка смотрит на меня, в глазах и боль, и мольба, и вопрос одновременно.
Шок. Может полсекунды, может четверть. Я набираю воздух и кричу:
— Миша.
— иша-иша — отзываются горы.
«Господи, кто-нибудь помогите!» — стучит в висках. Секунда две три, — для меня проходит целая вечность, пока я стою и не могу пошевелиться, но эмоций так много и они настолько сильные, что внутри происходит взрыв, и я теряю способность что-то чувствовать вообще. Я снова превращаюсь в девочку, которая любит читать учебники и хорошо учится. Жгут. Мне нужно наложить жгут. Но жгута нет, у меня вообще ничего нет, ни аптечки, ни рации, ни каких либо медикаментов. Репшнур! Я отвязываю от себя репшнур и пытаюсь им затянуть ногу, чтобы остановить кровотечение. На склоне горы, под углом около 60 градусов, одной рукой и коленом придерживаясь за скалу, это нереально. Мысль приходит неожиданно быстро — закрутить. Туго завязать узел в таких условиях не получится, но веревку можно просто закрутить. Я вставляю в петлю карабин и закручиваю веревку. Все жгут есть. Нужно засечь время наложения. Аптечки нет. Значит только шина. У нас есть ледорубы, я прикручиваю сначала один, затем второй.
Вовка не плачет и даже не стонет, он лежит на спине отрешенно и смотрит вдаль. От потери крови его начинает знобить. У меня под пуховкой только тоненькая футболка, но выбора все равно нет, я снимаю ее и накрываю ею Вовку. Он смотрит на меня пустым взглядом и молчит.
— Вовка, держись, — я беру его за руку и сжимаю ее, но он отрицательно мотает головой и убирает руку.
— Не надо.
Я оглядываюсь вокруг. Не слышно ни голосов, ни шагов, ни даже ударов от падающих камней. Я осознаю весь ужас от собственной беспомощности. Передо мной лежит человек и истекает кровью, а я ничего, ничего не могу сделать. Все мои горести и страдания просто меркнут перед этим чувством полнейшей неспособности что-либо изменить или исправить. Я начинаю думать о том, что, возможно, камнями убило ребят, и я буду здесь сидеть до тех пор, пока Вовка не умрет. От холода, безвыходности и обреченности, я впадаю в состояние транса.