Двадцать лет она вела борьбу за то, чтобы в России был свой дешевый биоматериал, ничем не уступающий западным аналогам. Теперь, когда она всего добилась, вернулся Гриша с предложением производить «Коллапан» в Америке под другим названием и по другой цене. Лена снова посмотрела на свое отражение в оконном стекле. Худая, бледная, без бриллиантов в ушах и золотой цепи на шее, она, конечно, совершенно не походила на стереотип бизнес леди, который навязчиво рисует российский кинематограф. Конечно, можно все бросить и стать сказочно богатой. Разве это не шанс? «Может, конечно, и шанс, — подумала Лена, — но не мой. Если я не уехала туда двадцать лет назад, сейчас уж точно не поеду». Она снова взяла в руки договор и полистала. «Без юриста и не поймешь ничего», — мелькнуло в голове. Она оставила договор на столе, взяла цветы и двинулась в сторону машины.
В машине восхитительно запахло розами. Лена положила букет, и снова соблазн закрался в душу. «Может вернуться забрать договор?», — подумала она и заметила, что зацепила букетом брелок, висевший на зеркале. Мышонок упал на колени. Она подняла игрушку и сжала ее в руках.
Тогда они только начинали клинические испытания препарата, и хирурги брали тех пациентов, кто считался безнадежным. Максиму было шестнадцать. Пять лет назад, возвращаясь со школы, он попал под машину. Семь операций не смогли разлучить мальчика с костылями, и они по-прежнему стояли рядом с кроватью. Он даже не поднял на Лену глаза. В то, что очередная операция в очередной больнице может что-то поменять в его жизни, он не верил, к тому же он был занят — мастерски плел игрушку из своей капельницы.
— А мне можешь сплести? — спросила она, потому что игрушка показался очень симпатичной
Мальчик поднял свои пушистые ресницы и посмотрел холодным взглядом серо-стальных глаз. Его тонкие губы прижались друг к другу и не произнесли ни слова. Мама — просто и бедно одетая женщина вцепилась в Ленину руку и стала извиняться за мальчика, объясняя, сколько ему уже пришлось пережить, сетуя, что он уже давно ни во что не верит.
Спустя два года Максим пришел к ней в кабинет, и она бы вряд ли его узнала, если бы не глаза. Они сияли все тем же ярким светом, как далекие звезды. А губы по-прежнему были не многословны. Он с гордостью сообщил, что его берут в армию, и протянул мышонка.
— Это из моей последней капельницы, — сказал он, отдавая игрушку.
Она так растерялась, засуетилась, никак не могла найти подходящих слов. «Да разве можно ему в армию?» — крутилось в голове. Идея пойти служить, казалась легкомысленной и необдуманной. Она попыталась отговорить, произносила умные слова, пока не поняла, что он просто устал быть инвалидом и ему мучительно хочется доказать, прежде всего себе, что он сможет.